МЫСЛИ-АФОРИЗМЫ

ФИЛОСОФОВ ЭПОХИ ВОЗРОЖДЕНИЯ И ПРОСВЕЩЕНИЯ

 

Часть II

(Просвещение)

                                   

 

 

 

ПРЕДИСЛОВИЕ

 

Период эпохи Просвещения охватывает в основном ХV11 и ХV111 века. Хотя, следует учесть, что понятия Возрождения и Просвещения по социальной направленности и целям во многом совпадают. Ведь гуманисты-просветители продолжают, по существу, дело возрождения и развития естественных наук и, опираясь на лучшие традиции античных мыслителей и более глубокое осмысление  опыта современной реальности, быстро меняющегося мира, также ведут борьбу с рутинной схоластикой, унаследованной от прошлого.

Так Пьер Гассенди, известный французский писатель, будучи священником, преподавателем философии в Эксском университете, под влиянием идей Коперника, Бруно, Галилея, отходит от схоластического аристотелизма и смело критикует «Метафизические размышления» Декарта, в своем сочинении «Парадоксальные упражнения против аристотеликов». Он решительно выступает с позиций материалистического сенсуализма против декартовского или, как тогда выражались, картезианского идеализма. Изучив латинские и греческие источники, Гассенди создает несколько интересных книг, посвященных Эпикуру, в том числе «Свод философии Эпикура».

Одним из видных представителей нового математического естествознания, создавшим в свои  молодые годы основополагающие труды по гидростатике и исчислению вероятностей стал Блез Паскаль. После его смерти в 1669 году были изданы на французском языке его философские «Мысли». В отличие от Гассенди он провозглашал нравственную ничтожность человека и видел в религиозном мистицизме христианства единственное средство индивидуального и общественного спасения. Однако, несмотря на крайний пессимизм и иррационализм, его живые мысли вызывали большой интерес у читателей.

Огромной популярностью в те годы пользовались труды великого английского философа и политического мыслителя Томаса Гоббса. Сын сельского священника, после окончания университета в Оксфорде, он становится воспитателем в одном из аристократических семейств. В связи с назревающими революционными событиями он совершает несколько поездок на континент, особенно в Париж, где знакомится с Галилеем, Гассенди и, вероятно, с Декартом. Вернувшись в Англию, когда там правил лорд-протектор Кромвель, Гоббс публикует в Лондоне в 1651 году на английском языке самое крупное свое произведение – «Левиафан, или материя, форма и власть государства церковного и гражданского». Позже появляются его работы: «О теле» и «О человеке» на латинском языке.

Не меньшую известность приобретает нидерландский философ материалист Барух (Бенедикт) Спиноза. Он родился в Амстердаме в купеческой семье. После смерти отца, Спиноза некоторое время возглавлял его торговое предприятие. Но вскоре вышел из еврейской общины, руководимой ревностными, нетерпимыми поборниками иудаизма. В 1656 году его подвергли «великому отлучению» и изгнали из Амстердама. Найдя поддержку у друзей, Бенедикт целиком отдается интенсивной научно-философской деятельности.

В 1660 году было опубликовано его первое произведение – «Краткий трактат о боге, человеке и его счастье». Через три года он публикует «Основы философии Декарта», а ещё через несколько лет – издает анонимно «Богословско-политический трактат», вызвавший бурю негодования среди церковников. В 1674 году его трактат был запрещен голландским правительством. Это помешало Спинозе издать главное свое произведение «Этику». Лишь после смерти автора, друзьям Бенедткта удалось издать это и другие его сочинения. Большая часть его книг была на латыни. Но вскоре все они были тоже запрещены.

Одно из ведущих мест среди философов-гуманистов на рубеже ХV11 и ХV111 веков занимает великий английский мыслитель и политический деятель Джон Локк. Окончив Оксфордский университет он некоторое время преподает там, а потом поступает на службу к лорду Эшли, виднейшему лидеру противников режима реставрации. Став непосредственным участником борьбы против феодального абсолютизма, он был неоднократно вынужден эмигрировать во Францию и Нидерланды.

После революции 1688 года, когда английским королем становится нидерландский штатгальтер Вильгельм Оранский, Локк возвращается в Англию и выпускает здесь на английском языке свои философские и политические труды, созданные им раньше. Важнейшее из его произведений – знаменитый «Опыт о человеческом разуме» появляется в Лондоне в 1690 году. Автор работал над ним около двадцати лет. Почти одновременно были опубликованы его «Письма о веротерпимости», трактаты «О государственном правлении» и другие книги.

Не менее многогранной и плодотворной была жизнь и деятельность младшего современника Локка, великого немецкого философа и ученого-энциклопедиста Готфрида Вильгельма Лейбница. Готфрид Вильгельм родился в Лейпциге в семье юриста и преподавателя философии местного университета. Окончив университет, Готфрид отказывается от академической карьеры и поступает на службу к Майнцскому курфюрсту. Выполняя ряд политических и дипломатических поручений, он совершает несколько путешествий в Париж и Лондон, где усиленно занимается научной работой. Он вошел в историю естествознания как крупнейший математик, разработавший дифференциальное и интегральное исчисление (независимо от Ньютона). Ему удалось усовершенствовать счетную машину Паскаля и решить несколько первостепенных научно-технических проблем своего времени.

Свои философские идеи Лейбниц сформулировал в ряде произведений и множестве писем к самым разным корреспондентам. К числу важнейших его произведений относятся: «Исповедание природы против атеистов» (1668 г.), «Рассуждение о метафизике» (1685 г.), «Новая система природы и общения между субстанциями, а также о связи между душой и телом» (1695 г.), «Новые опыты о человеческом разуме» (1704 г.), «Теодицея» (1710 г.) и «Монадология» (1714 г.) – краткое популярное изложение его идеалистической системы. Большая часть философских произведений написана на французском и латинском языках и лишь незначительная на немецком.

Интересной представляется жизнь и деятельность французского публициста и философа-скептика Пьера Бейля. Он родился в семье протестантского пастора и был вынужден покинуть Францию и поселиться в Голландии, в связи с репрессиями против гугенотов. В молодости Бейль перешел в католицизм, но вскоре вернулся к кальвинизму. Первое его крупное произведение – «Разные мысли, изложенные в письме к доктору Сорбонны, по случаю появления кометы в декабре 1680 года» - опубликовано в Амстердаме в 1682 году.

В 1684 – 87 годах Бейль издавал журнал «Новости литературной республики», в котором публиковались рецензии на новые книги по философии, религии и морали. Главное произведение Бейля «Исторический и критический словарь» - вышел в свет в 1697 г. (Второе расширенное издание – в 1702 г.) Словарь включает 2044 статьи, посвященные историческим деятелям, философам, писателям, ученым, а также библейским персонажам. Все произведения написаны по-французски.

Джон Толанд – английский философ материалист, родился в Северной Ирландии, учился в университетах Глазго и Эдинбурга, а затем в Лейденском в Нидерландах. Толанд бывал также в Германии и других европейских странах. Наиболее значительные произведения: «Письма к Серене» 1704 г. (Серена – прусская королева София-Шарлотта, по приглашению которой Толанд посетил Берлин в 1701 г.)

 В его письмах содержится критика религиозных суеверий и предрассудков, а также дается анализ учения Спинозы и излагается понимание материи и ее свойств самим Толандом. Другие произведения Толанда – «Адеисидемон» (1708), «Назарянин, или Иудейское, языческое и магометанское христианство» (1718), «Клидофорус, или об экзотерической и эзотерической философии» и «Пантеистикон» (1720).

Жан Мелье – французский философ материалист, атеист, революционный демократ и утопический коммунист. Сын деревенского ткача, он по настоянию родителей становится сельским священником. Выступая в течение многих лет с проповедью религиозных идей, опасаясь репрессий, Мелье, только почувствовав приближение смерти, заканчивает свое единственное довольно обширное произведение «Завещание».

 Уже вскоре после смерти автора «Завещание» получает широкое распространение в рукописных копиях. Эта книга Жана Мелье сыграла огромную роль в становлении идеологии и философии французского Просвещения и в подготовке французской буржуазной революции конца ХV111 века.  

Шарль-Луи Монтескье – французский философ-просветитель, историк, правовед, политический мыслитель. Вырос в семье знатного дворянина. Занимался изучением искусства, а также естественных и общественных наук. Сотрудничал в «Энциклопедии» Дидро. Среди произведений Монтескье – «Размышления о причинах величия и падения римлян» (1734), «Опыт о вкусе в произведениях природы и искусства» (напечатано в «Энциклопедии). Наиболее известен труд Монтескье – «О духе законов».

Франсуа-Мари Вольтер – крупнейший представитель французского Просвещения: поэт, драматург, писатель, историк, политический мыслитель, философ-деист. Родился в семье парижского нотариуса. Отказ мириться с сословным неравенством дважды приводил Вольтера в Бастилию. Высланный из Франции, он три года провел в Англии, где ознакомился с эмпиризмом Бэкона, сенсуализмом  Локка и физикой Ньютона, горячим приверженцем которых он становится. Спасаясь от преследований Вольтер поселяется с 1758 г. в местечке Ферне на границе со Швейцарией.

Острая борьба против католической церкви, как важнейшей опоры феодально-абсолютистских порядков, прочно связала  его имя с подготовкой Великой буржуазной революции, хотя субъективно он был сторонником мирных преобразований, проводимых просвещенными монархами. Основные философские произведения Вольтера: «Философские письма» (1733), «Метафизический трактат» (1734), «Основы философии Ньютона», «Философский словарь» (1764- 69), «Опыт о всеобщей истории, о нравах и духе народов» и другие.

Жан-Жак Руссо – французский философ-просветитель, писатель, теоретик искусства. Родился в Женеве в семье часовщика. Прибыв в Париж, дружил с Дидро, Даламбером и сотрудничал в «Энциклопедии». Широкую известность Руссо получил после выхода в свет его произведений «Рассуждения о науках и искусствах», «Рассуждения о происхождении и основах неравенства между людьми» (1755).

Самое знаменитое произведение Руссо – «Об общественном договоре, или принципы политического права (1762). Во Франции это произведение было осуждено на сожжение. Был отдан приказ об аресте Руссо. Он вынужден был бежать в Швейцарию. Последние годы он провел во Франции в уединении и бедности.

Жульен-Офре Ламетри – выдающийся французский философ материалист и атеист. Родился в семье богатого купца, по образованию врач. Из-за своих убеждений имел много врагов среди теологов и консервативно настроенных врачей. Спасаясь от преследований, Ламетри жил в Нидерландах, где в молодости учился у знаменитого врача Бургава. Но и оттуда, после выхода в свет его смелого и наиболее известного произведения «Человек – машина» (1747), он вынужден был бежать в Берлин, найдя убежище при дворе прусского короля Фридриха Второго. Среди философских произведений Ламетри: «Естественная история души» (1745), «Краткое изложение философских систем» (1747), «Человек – растение» (1748), «Система Эпикура» (1751).

Клод-Адриан Гельвеций – один из основных представителей Просвещения во Франции. Философ материалист. Родился в Париже в семье придворного врача. Занимал должность генерального откупщика. Посвятив себя научной деятельности, входил в круг Дидро и Гольбаха. В 1758 г. Клод-Адриан опубликовал книгу «Об уме», вызвавшую яростные нападки клерикальных кругов. Книга была запрещена властями и сожжена. После смерти автора в 1773 году вышла в свет книга Гельвеция «О человеке, его умственных способностях и его воспитании».

Дени Дидро – великий французский философ-материалист и атеист, писатель, теоретик искусства. Родился в семье зажиточного ремесленника. По окончании колледжа в Париже примкнул к движению Просветителей во Франции и в дальнейшем стал его руководителем. Сначала выступал, подобно Вольтеру, с позиций верующего деиста, но уже в сочинении «Письма о слепых в назидание зрячим» (1749), он решительно становится на позиции материализма и атеизма. За распространение «опасных мыслей» его арестовывают и некоторое время держат в заключении.

По освобождении Дидро возглавил издание знаменитой «Энциклопедии наук, искусств и ремесел», вокруг которой объединились математик-философ Даламбер, Вольтер, Монтескье, Кондильяк, Гольбах, Руссо и другие просветители. Несмотря на всевозможные преследования и препятствия, чинимые французским правительством, Дидро довел это издание до конца с 1751 до 1780 года. По приглашению Екатерины Второй он посетил Россию в 1773 г. Наиболее значительные его произведения: «Мысли об объяснении природы» (1754), «Разговор Даламбера и Дидро» (1769), «Философские основания материи и движения» (1770) и другие.

Поль-Анри Гольбах – Крупнейший французский философ материалист и атеист. По происхождению немец (барон), родившийся в Германии, но воспитывавшийся и проведший всю свою сознательную жизнь в Париже. Гольбах был деятельным участником «Энциклопедии», дружил с Дидро, Даламбером, Гельвецием и другими просветителями. Обычно его рассматривают как первого систематизатора французского материализма и атеизма.

 Такая систематизация осуществлена в его объемистом труде «Система природы». В издании этой книги, вероятно, принимали участие Дидро и другие участники их кружка. Книга была опубликована в 1770 г., под чужим именем и до начала революции выдержала еще семь изданий. Гольбах является также автором «Естественной политики, или бесед об истинных принципах управления» (1773), а также ряда блестящих атеистических памфлетов – «Разоблаченное христианство», «Карманное богословие», «Здравый смысл» и другие.

Жан-Антуан Кондорсе – французский писатель, просветитель, математик и политический деятель. Сотрудничал в Энциклопедии, возглавляемой Дидро. Член Французской академии, в течении многих лет занимал пост ее секретаря. Во время буржуазной революции 1791 года был избран в Законодательное собрание Франции. В Конвенте примкнул к жирондистам и выступал против якобинцев. Правительство Робеспьера обвинило Кондорсе в участие в заговоре и вынесло решение об его аресте. Скрываясь, он писал свое знаменитое произведение «Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума». В начале 1794 года Кондорсе был арестован и в тюрьме, желая избежать публичной казни, принял яд.

Среди философов-гуманистов просветителей ХV111 столетия нельзя не упомянуть великого русского ученого-энциклопедиста Михаила Васильевича Ломоносова, известного писателя  Александра Николаевича Радищева, украинского философа, поэта и странствующего проповедника Григория Саввича Сковороду, чьи идеи и в наши дни пользуются заслуженной популярностью. Уместно назвать здесь и славные имена великого американского политического деятеля, ученого энциклопедиста, естествоиспытателя Бенджамина Франклина и его младших соратников по борьбе за независимость США Томаса Джефферсона и Томаса Пейна. 

                   

 

 

ПЬЕР ГАССЕНДИ (1592 – 1655)

 

 

Виднейший французский ученый философ-материалист. Родился в Провансе в крестьянской семье. По окончании университета в Эксе получил степень доктора теологии и был посвящен в сан католического священника. Став преподавателем философии в Эксском университете, под влиянием идей Коперника, Галилея, Бруно, Шаррона и других передовых мыслителей, он отошел от схоластического аристотелизма и начал выступать с критикой этого учения.

Гассенди написал большой полемический трактат – «Парадоксальные упражнения против аристотеликов», задуманное в семи частях. Но после выхода в свет первой части в 1624 году, опасаясь преследований, он воздержался от дальнейшего его опубликования. Лишь после его смерти была издана вторая часть «Парадоксальных упражнений».

В начале сороковых годов ХV11 века Гассенди вместе с Гоббсом и другими философами принял участие в полемике, разгоревшейся вокруг «Метафизических размышлений» Декарта, защищая позиции материалистического сенсуализма против антинаучного идеализма и рационализма. Он написал две книги под общим названием: «Сомнения и новые возражения против метафизики Декарта».

В 1647 г. Гассенди издает книгу «О жизни и характере Эпикура», в 1649 г. – «Замечания на десятую книгу Диогена Лаэрция «О взглядах Эпикура», на основе которых написал «Свод философии Эпикура». Все сочинения он писал на латинском языке.

 

О ФИЛОСОФИИ

 

… В юности, когда я впервые познакомился с философией перипатетиков, она мне совсем не понравилась. Поскольку я решил посвятить себя изучению философии и еще со школьной скамьи хранил в уме знаменитое изречение Цицерона: «Никогда нельзя будет воздать философии ту хвалу, которую она заслуживает», мне казалось достаточно ясным, что от философии, преподаваемой в наших школах, нельзя ждать того, чего ждал Цицерон.

Став самостоятельным и начав все подвергать более глубокому анализу, я вскоре понял, насколько эта философия суетна и бесполезна. Однако надо мной нависал смертоносный груз всеобщего предрассудка, в силу которого, как я видел, целые толпы исповедуют философию Аристотеля.

Но в меня вселило мужество и отогнало всякий страх чтение испанца Вивеса и моего друга Шаррона, благодаря которым мне стало ясно. что я справедливо считал аристотелевскую школу совершенно не заслуживавшей признания, несмотря на то, что она имеет так много сторонников…

С тех пор я стал присматриваться ко взглядам других школ, намереваясь узнать не учат ли они, чему-нибудь более разумному. И хотя у каждой из них есть свои узкие места, однако, я чистосердечно признаюсь в том, что изо всех философских учений мне ничего никогда не было так по душе, как прославленная непознаваемость академиков пирронистов, вставших на путь скептицизма.

Ведь после того как я ясно увидел, какое расстояние отделяет гений природы от ума человеческого, я не мог уже иметь иного мнения, кроме того, что сокровенные причины естественных явлений полностью  ускользают от человеческого понимания. Поэтому я стал испытывать жалость и стыд из-за легкомыслия и самомнение философов-догматиков, которые хвастают, что они усвоили науку о природе и совершенно серьезно ее преподают.

А ведь они непременно онемели бы…если бы их заставили обстоятельно объяснить, с помощью какого искусства и какими инструментами созданы члены и функции хотя бы клеща, несмотря на то, что он – самое незначительное среди произведений матери-природы.

В результате, когда мне пришлось потом целых шесть лет преподавать в академии Экса аристотелевскую философию, то, хоть я и старался всегда, чтобы мои слушатели умели хорошо защищать Аристотеля, однако в виде приложения я излагал им также взгляды, которые совершенно подрывали его догматы.

И если первое я делал в силу необходимости, вызванной условиями места, времени и окружающей среды, то второе – из-за того, что умалчивать об этом я считал недостойным порядочного человека…

Именно благодаря такому подходу слушателям становилось ясно, что ничего нельзя провозглашать наобум, ибо они видели, что нет ни одного, даже общепризнанного и внешне правильного положения и мнения, в отношении которого нельзя было бы доказать что и противоположное ему одинаково правоподобно или, как это очень часто бывает, даже еще более правдоподобно.

В этом отношении, мне кажется, я точнее следовал Аристотелю, чем это делают самые завзятые его сторонники.

Ведь последние, считая правильным все, что бы ни высказал Аристотель по какому бы то ни было вопросу, мертвой хваткой держатся за любое, усвоенное ими мнение этого философа и полагают, что нуждаются в искуплении, если защищают противоположный взгляд и рассматривают предложенный им вопрос с другой стороны.

            Так как не может быть ничего более прекрасного (по крайней мере по моему мнению), чем достижение истины, то, очевидно, стоит заниматься философией, которая и есть поиск истины. Но в чем же причина того, что едва ли только один из тысячи обретает чистую истину и становится ее обладателем? Чем объяснить, что даже днем с огнем нельзя найти настоящего философа, между тем как нас со всех сторон осаждает столько людей, занятых рыночными делами?

            Не потому ли, что эта блаженная и невинная истина скрывается в глубоком подземелье Демокрита из Абдер? Или же усердные занятия иными делами приводит к такому пренебрежению философией, как якобы к ничего не стоящему делу? Я охотно допустил бы и то и другое.

            Но как могут допустить первое аристотелики? Ведь они убеждены в том, что истина уже давно настолько обретена, что уже больше не заботятся об ее отыскании. А как они могут допустить второе? Ведь каждому известно, что они предаются бесконечным трудам, так что кажется даже, будто они философствуют по-настоящему.

            Действительно, они наложили на себя этот крест и в неустанном бдении терзают себя и днем, и ночью… Но заниматься ненужным делом – это все равно, что ничего не делать; так не вправе ли мы называть ничегонеделанием погоню аристотеликов за докучными пустяками, а их усердные занятия химерами и вздором вместо исследования истины, которое они объявляют своей целью?

            Какое отношение к истиной философии и к настоящему исследованию истины имеет бесконечная мешанина бесполезных диспутов? Что общего имеет с исследованием истины публикация бесчисленного множества пустопорожних книг?

            Для одних – для тех, кто их сочиняет, трудясь над ними, словно над лоскутным одеялом, - это пустая трата времени, другие же проводят целые дни, листая и перелистывая их, и все же, точно Сизиф, ворочающий камень, нисколько не продвигаются вперед.

            Приходится ли после этого удивляться тому, что настоящая философия, которая представляет собой дело серьезное и обладает геркулесовой силой, смеется над этими детскими попытками и над бездарностью мнимых философов?

 

О ДИАЛЕКТИКЕ

 

Как трактуют наши философы о диалектике? Кому не бросается в глаза странный полемический зуд наших мудрецов, когда они препираются даже об искусстве изложения. Странное дело! Диалектика должна была бы состоять из немногих и ясных правил, при помощи которых разум мог бы успешнее действовать.

 Но вместо точных правил наши философы наполнили диалектику огромным количеством труднейших споров, какие только существовали в философии. Видно, нужно было с самого начала обрушить на неискушенные и неокрепшие еще умы эти хитроумные вопросы об универсалиях и метафизических предметах!

Видно, для того, чтобы поднатореть в искусстве рассуждать, им надо спорить о сущности разума, об относительном будущем и о тысячи других подобных вещей. Ведь аристотелики полагают, что к философии относится только то, о чем можно спорить. И потому они не замечают, что, рассуждая об искусстве рассуждения, они поступают так же нелепо, как человек, который пытался бы увидеть зрение своего собственного глаза.

В самом деле, не могу достаточно надивиться их непониманию того, что диалектика т.е. искусство направлять разум к занятиям философией, должна существовать только лишь одна и этой одной должно быть вполне достаточно. Тем не менее они делят ее на две: на ту, которая возбуждает споры или может быть объектом спора, и на ту, необходимую прежде всего, которая должна состоять из некоторых простых правил.

Но разве не абсурдна мысль, будто необходима диалектика диалектике? Однако аристотелики уже давно так запутали свои правила, что для их понимания в скором времени потребуется некая третья диалектика; и хорошо, если вслед за этим не понадобится и четвертая!

 

ФИЛОСОФИЯ И ТЕОЛОГИЯ

 

…Серьезный ущерб исследованию истинных и необходимых вещей наносится тем, что схоласты-школоманы всюду всовывают и втискивают в свои исследования совершенно посторонние вещи. Ведь они так боятся, что им не хватит материала для диспутов, что эти мудрователи не оставляют в покое ни одного камня, из-под которого можно было бы что-либо извлечь.

Они переносят в философию самые запутанные вопросы теологии, или науки о божественном. Ведь они перетаскивают в метафизику тайны триединства и воплощения, когда трактуют вопросы об ипостасях или о субстанции. Точно так же, обсуждая в моральной философии вопрос о конечной цели, они вовлекают в круг своего рассмотрения то, что относится к сверх естественному блаженству.

А в физике, рассуждая о месте и о пустом пространстве, они спорят о существовании тела Христа и о месте, занимаемом им в обрядах причастия. Кроме того, в связи с вопросами движения, о мире, о возникновении и гибели, они обсуждают вопросы творения и воскресения из мертвых. Было бы очень долго все это перечислять.

Всякий, знакомый с их сочинениями знает, что в них сплошь и рядом обсуждаются теологические вопросы, решение которых не в ведении науки и недоступно естественному разуму. Так «бык себе просит седла, ленивый скакун просит плуга». Как будто бы можно все основательно изучить и усвоить, не установив законы разграничения областей искусств и наук и не соблюдая их.

Однако схоласты полагают, что их будут считать серьезными философами лишь в том случае, если они с глубокомысленным видом продекламируют что-то о самых темных и недоступных обычному человеческому пониманию вопросах.

Кое-кто, пожалуй, с недоумением спросит: да осталось ли еще в этой нашей философии хоть что-нибудь философское, раз современные философы, пренебрегая философскими вопросами, вводят в нее столько чуждых ей вещей?

Но причина этого, кажется мне, заключается в том, что учителя философии в большинстве случаев – теологи. И хотя любовь к такой их своей профессии служит для них некоторым смягчающим вину обстоятельством, истинная философия между тем окончательно гибнет, и о ней тем меньше заботятся, чем меньше становится число людей, которые это замечают…

Нелепо и различать десять категорий в качестве разрядов всего сущего. Такое число категорий ни на чем не основано. Все знают сколь прославлено у аристотеликов это деление на категории, предикаменты или высшие роды; это и есть тот фундамент, на котором возведён Ликей, та сокровищнеца, в которой перипатетики сосредоточили все свои богатства.

Поэтому они так упорно сражаются за десять категорий. Не следует удивляться тому, что вряд ли какое-нибудь другое слово употребляется у них чаще, чем слово «категория»…Что мы можем  прежде всего понять с помощью категорий? Что существуют как бы некие разряды – вместилища, в которые можно четко и по порядку разместить абсолютно все на свете. Это, конечно, великолепно, но почему именно десять?

Ведь божественный Платон, тщательно обозрев все боговдохновенным взглядом, увидел только шесть категорий. Однако, безусловно, в каком-то уголке могли укрыться еще четыре, которые обнаружил Аристотель. Но славу этого открытия следует скорей приписать Архиту Тарентскому, который еще раньше, как утверждают, написал книгу о десяти категориях.

Так или иначе, изобрел ли их Аристотель сам или предпочел подражать пифагорейцам, а не своему учителю Платону, - разве удалось ему все втиснуть в эти десять категорий? И так ли необходимы все эти предикаменты? Я очень опасаюсь, что здесь мы застрянем, как застревает вода  в клепсидре, когда там что-то не в порядке. Опасение мое рождено тем, что на пути стоят еще антипредикаменты, постпредикаменты и трансценденты. Означает ли это, что в десяти предикаментах содержится не все?

 

 

БЛЕЗ ПАСКАЛЬ (1623 – 1662)

 

Французский математик, физик, писатель и религиозный философ. Видный представитель математического естествознания; создавший в юношеские годы основополагающие работы по гидростатике, исчислению вероятностей, по арифметике, геометрии, теории чисел, алгебре, сконструировал суммирующую машину. Сблизившись с представителями янсенизма с 1655 года, он поселился в аббатстве Пор-Рояль и вёл полумонашеский образ жизни. Блез полемизировал с иезуитами, что отразилось в «Письмах к провинциалу» - шедевре французской сатирической прозы.

В «Мыслях», опубликованных после его смерти в 1669 г. Паскаль развивает представление о трагичности и хрупкости человека, находящегося между двумя безднами – бесконечностью и ничтожеством. Путь постижения тайн бытия и спасения от отчаяния он видел в христианстве.

 

МЫСЛИ

 

…Весь этот мир есть лишь незаметная черта в обширном лоне природы. Никакая мысль не обнимет Вселенной.

Сколько бы мы не тщеславились нашим проникновением за пределы мысленных пространств, мы воспроизводим  лишь атомы в сравнении  с действительным бытием. Это бесконечная сфера, центр которой везде, а окружность нигде…

Но чтобы увидеть другое столь же удивительное чудо, исследуйте один из мельчайших известных вам предметов и я нарисую вам не только видимую Вселенную, но и мыслимую необъятность природы в рамке этого атомистического ракурса.

Вы увидите бесчисленное множество миров, каждый со своим особым небом, планетами, землею, как и наш видимый мир; на этой земле увидите животных и, наконец, тех же насекомых и в них опять то же, что нашли в первом.

Встречая и в других существах то же самое, без конца, вы потеряетесь в этих чудесах, столь же изумительных по своей малости, сколько другие по их громадности…

Кто посмотрит на себя с этой точки зрения, испугается за самого себя. Видя себя в природе помещенным как бы между двумя безднами, бесконечностью и ничтожеством, он содрогнется при виде этих чудес.

Я полагаю, что его любопытство превратится в изумление и он будет более расположен созерцать эти чудеса в молчании, чем исследовать их с высокомерием.

Да и что же такое, наконец, человек в природе? Ничто в сравнении с бесконечным, все в сравнении с ничтожно малым, середина между ничем и всем.

От него, как от бесконечно далекого в постижении крайностей, бесспорно, скрыты в непроницаемой тайне и конец вещей, и их начало; он одинаково не способен видеть и ничтожество, из которого извлечен, и бесконечность, которая его поглощает.

Убедившись в невозможности познать когда-либо начало и конец вещей, он может остановиться только на наружном познании середины между тем и другим.

Все сущее, начинаясь в ничтожестве, простирается в бесконечность. Кто может проследить этот изумительный ход? Только виновник этих чудес постигает их; никто другой понять их не может.

В довершение нашей неспособности к познанию вещей является то, что сами они по себе просты, а мы состоим из двух разнородных и противоположных натур: души и тела. Ведь невозможно же допустить, чтобы рассуждающая часть нашей природы была не духовна.

Если бы нам считать себя только телесными, то пришлось бы еще скорее отказать себе в познании вещей, так как всего бессмысленнее утверждать, что материя  может иметь сознание. Ведь мы и представить себе не можем – каким бы образом она себя сознавала.

Следовательно, если мы только материальны, то совсем не можем познать что-либо; если же состоим из духа и материи, то не можем вполне сознавать простые вещи, т.е. исключительно духовные и исключительно материальные.

Ввиду нашей склонности придавать всем вещам свойства духа и тела, казалось бы естественным предположить, что для нас весьма постижим способ слияния этих двух начал. На деле же это именно и оказывается для нас всего непостижимее.

Человек сам по себе самый дивный предмет природы, так как, не будучи в состоянии познать, что такое тело, он еще менее может постигнуть сущность духа.

Всего же непостижимее для него – каким образом тело может соединиться с духом. Это самая непреоборимая для него трудность, несмотря на то, что в этом сочетании и заключается особенность его  природы…

Вот часть причин недомыслия человека в отношении природы. Она двояко бесконечна, а он конечен и ограничен; она продолжается и существует без перерыва, а он преходящ и смертен.

Вещи, в частности, погибают и изменяются ежеминутно, и он видит их только мельком; они имеют свое начало и свой конец, а он не знает ни того, ни другого; они просты, а он состоит из двух различных натур…

Человек – одна из самых ничтожных былинок в природе, но былинка мыслящая. Не нужно всей Вселенной вооружаться, чтобы раздавить ее. Для его убийства достаточно небольшого испарения, одной капли воды. Но если Вселенная раздавит его, человек станет еще выше и благороднее своего убийцы, потому что он сознает свою смерть. Вселенная же не ведает своего превосходства над человеком.

Таким образом, все наше достоинство заключается в мысли. Вот чем должны мы возвышаться, а не пространством и продолжительностью, которых нам не наполнить. Будем же стараться хорошо мыслить: вот начало нравственности…

Без благодати человек полон врожденного и непоправимого заблуждения. Ничто не указывает ему истины; напротив все вводит его в обман. Оба проводника истины, разум и чувства, помимо присущего обеим недостатка правдивости, еще злоупотребляют друг другом.

Чувства обманывают рассудок ложными признаками. Разум тоже не остается в долгу: душевные страсти помрачают чувства и сообщают им ложные впечатления. Таким образом, оба источника для познания истины только затемняют друг друга.  

Что же человек за химера? Какое невиданно хаотическое существо, какой предмет противоречий, какое чудо? Судья всех вещей, несмышленный червь земной, хранитель правды, смесь неуверенности и заблуждений, слава и отброс Вселенной.

Кто разберется в этом хаосе? Природа его смущает скептиков-пирронистов, а  разум путает догматистов. Что же будет из тебя, о, человек, который пытается определить свое действительное положение своим природным рассудком? Тебе нельзя ни избежать одной из этих сект, ни оставаться в какой-либо из них.

Познай же, гордец, какой парадокс ты сам для себя представляешь. Смирись, немощный ум, умолкни, несмысленная природа; познай, что человек существо, бесконечно непонятное самому себе и вопроси у твоего владыки об истинном твоём предназначении.

Мы познаем истину не одним разумом, но и сердцем; этим-то путем мы постигаем первые начала и знаем, что мы вовсе не грезим, как бы ни бессилен был ум наш доказать это; такое бессилие свидетельствует лишь о слабости нашего разума, а не о сомнительности всех наших познаний, как утверждают скептики.

Знание первых начал, как например, что существует пространство, время, движение, число – прочно как ни одно из знаний, полученных нами путем рассуждения. На эти-то знания сердца и инстинкта должен опираться разум и на них строить свои рассуждения.

Сердцем мы чувствуем, что есть три измерения в пространстве и что числа бесконечны, а разум потом доказывает, что нет двух квадратных чисел, из коих одно было бы удвоением другого. Начала чувствуются, а суждения выводятся, то и другое с уверенностью, хотя и различными путями.

Смешно со стороны разума требовать у сердца доказательств его основных начал, чтобы согласиться с ними, как одинаково смешно было бы требовать сердцу у разума чувствования всех делаемых им заключения, чтобы принимать их.

Следовательно, это бессилие должно служить только смирению разума, которому хотелось бы судить обо всем; а не к опровержению нашей уверенности, как  если бы только один разум был способен руководить нами.

Дай бог, чтобы, напротив, мы никогда не имели бы нужды в разуме, а познавали все вещи инстинктом и чувством. Но природа отказала нам в этом благе, сообщив нам лишь весьма немногие понятия такого рода; все другие приобретаются только путем рассуждения.

Если бог есть, то он окончательно непостижим, так как, не имея ни частей, ни пределов, он не имеет никакого соотношения с нами. Поэтому мы не способны познать ни что он, ни есть ли он. Раз это так, кто осмелится взять на себя решение этого вопроса? Только не мы, не имеющие с ним никакого соотношения.

Как же после этого порицать христиан, что они не могут дать отчета в своем веровании, когда они сами признают, что их религия не такова, чтобы можно было давать в ней отчет?

Они заявляют, что в мирском смысле это безумие. А вы жалуетесь, что они вам не доказывают ее! Если бы стали доказывать, то не сдержали бы слова: именно это отсутствие с их стороны доказательств и говорит в пользу их разумности.

«Да, но если это извиняет тех, кто говорит, что религия не доказываема и снимает с них упрек в непредставлении доказательств, то это самое не оправдывает принимающих ее».

 Исследуем этот пункт и скажем: бог есть или бога нет. Но на какую сторону мы склонимся? Разум тут ничего решить не может. Нас разделяет бесконечный хаос.

На краю этого бесконечного расстояния разыгрывается игра. Исход которой не известен. На что вы будете ставить? Разум здесь не при чем, он не может указать вам выбор. Поэтому не говорите, что сделавшие выбор заблуждаются, так как ничего об этом не знаете.

«Нет; но я порицал бы их не за то, что они сделали тот или иной выбор, а за то, что они вообще решились на выбор. Так как одинаково заблуждаются и выбравшие чет, как и выбравшие нечет. Самое верное – совсем не играть».

Да, но делать ставку необходимо: не в вашей воле играть или не играть. На чем же вы остановитесь? Так как выбор сделать необходимо, то посмотрим, что представляет для вас меньше интереса: вы можете проиграть две вещи, истину и благо, и две вещи вам приходится ставить на карту, ваш разум и волю, ваше познание и ваше блаженство.

Природа же ваша требует избегать двух вещей: ошибки и бедствия. Раз выбирать необходимо, то разум ваш не потерпит ущерба ни при том, ни при другом выборе. Это бесспорно; ну а ваше блаженство?

Взвесим выигрыш и проигрыш, ставя на то, что бог есть. Возьмем два случая: если выиграете, вы выиграете все; если проиграете, то не потеряете ничего. Поэтому, не колеблясь выбирайте, ставя на то, что он есть!

Чтобы быть истинной, религии нужно знать нашу природу, знать наше величие и наше ничтожество, а ровно и причину того и другого. Какая другая религия, кроме христианской, познала это?…

Никакая другая религия не учила человека ненавидеть себя. Поэтому никакая другая религия не может нравиться тем, которые ненавидят себя, ища существа, действительно достойного любви. Такие люди, если бы никогда и не слыхали о религии уничиженного бога, приняли бы ее немедленно.

Ни одна религия (кроме христианской) не признала в человеке  самой совершенной и в то же время самой жалкой твари… Только наша религия научила, что человек родится во грехе; никакая философская секта этого не сказала; стало быть и ни одна не сказала правды.

Видя ослепление и жалкое состояние человека, с его природными противоречиями; видя, что Вселенная безмолвна, а человек лишен света, предоставлен самому себе, как бы заблудился в этом уголке мира, не зная, кто и для чего его привел сюда и что будет с ним после смерти, - видя все это, я прихожу в ужас подобно человеку, которого сонного перенесли на пустынный, дикий остров и который, проснувшись, не может понять, где он находится и как ему уйти с этого острова.

 Удивительно, как люди не приходят в отчаяние от такого ужасного положения! Я вижу других в состоянии подобном моему, обращаюсь к ним с вопросом, больше ли меня они сведущи; они отвечают, что нет; а затем эти несчастные заблудившиеся, осмотревшись и заметив несколько привлекательных предметов, не замедлили им отдаться и привязались к ним.

Что касается меня, я не мог удовлетвориться этим и, сообразив, что по всей вероятности, есть многое помимо виденного мною, начал искать, не оставил ли бог, о котором говорит весь мир, каких либо следов своего существования.

Стало быть, верно, что все указывает человеку на его положение; но нужно хорошо понимать это, ибо неверно думать, что все обнаруживает бог, и неверно, что он скрыт повсюду. Верно же все вместе взятое, т.е., что он скрывается от испытующих его и открывается ищущим его. Люди все вместе недостойны бога, но могут его удостоиться; недостойны вследствие своего повреждения и достойны по своей первоначальной природе.

Метафизические доказательства бытия бога так запутаны и так далеки от человеческих мыслей, что производят впечатление очень слабое: а если бы и принесли пользу некоторым, то разве только в ту минуту, когда эти доказательства у них перед глазами; но час спустя они уже начинают бояться, не обманули ли их…

Бог христиан не есть только бог геометрических истин и стихийного порядка; таков бог язычников и эпикурейцев. Это не только бог, промышляющий о жизни и земных благах людей с целью дать ряд счастливых лет жизни поклоняющимся ему: то бог иудеев. Но бог Авраама, бог Исаака, бог Иакова, бог христиан, есть бог любви и утешения…

Бог христиан есть бог, дающий душе чувствовать, что он ее единственное благо, что весь ее покой в нем и единственная радость ее в любви к нему; это бог, внушающий душе в то же время ненависть к препятствиям, которые ее задерживают в стремлении любить его всеми силами. Самолюбие и чувственность, составляющие эти препятствия, невыносимы для души, и бог дает ей чувствовать, что себялюбие глубоко коренится в ней и что он один может исцелить ее.

…Все, ищущие бога помимо Иисуса Христа и останавливающиеся на природе, или не находят никакого света, который бы мог удовлетворить их, или кончают тем, что изобретают средство познавать бога и служить ему без посредника, и таким путем доходят или до атеизма, или до деизма – двух вещей, почти одинаково противных христианской религии.

Следовательно, все наши стремления должны быть направлены к познанию Иисуса Христа, потому что только через него мы можем получить уверенность, что знаем бога так, как знать его нам полезно.

Он есть истинный бог человеков, т.е. немощных и грешных. Он есть предмет и средоточие всего: кто не знает его, не знает ничего ни в порядке мира, ни в себе самом. Ибо, помимо Иисуса Христа, нам недоступно не только познание бога, но и самих себя…

 

 

ТОМАС ГОББС (1588 – 1679)

 

Великий английский философ, писатель и политический мыслитель. Из семьи сельского  священника. Учился в Оксфордском университете, откуда вынес хорошее знание латинского и греческого языков. Потом был воспитателем в одном из аристократических семейств. Совершил несколько поездок на Европейский континент. Глубоко изучил достижения континентальной науки и философии. Прожил здесь, главным образом в Париже, около 20 лет. Был лично знаком с Галилеем, Гассенди, по-видимому, с Декартом и другими, выдающимися представителями науки.

            Первые его философские сочинения разошлись в рукописях и в 1650 году были изданы в виде двух отдельных произведений – «Человеческая природа» и «О политическом теле». Вернувшись в Англию Гоббс сотрудничал по некоторым вопросам с лорд-протектором Кромвелем, бывшим тогда у власти, и с его согласия опубликовал главное свое философско-социологическое произведение «Левиафан, или материя, форма и власть государства церковного и гражданского» (на английском языке).

            Позже в 1655 году была опубликована в Лондоне книга «О теле», а в 1658 «О человеке». В этих книгах, написаных на латинском языке, излагались философская система автора и его методология, касающаяся общих вопросов толкования бытия и значения знания.

 

ЛЕВИАФАН (О ЧЕЛОВЕКЕ И ОЩУЩЕНИИ)

 

Что касается человеческих мыслей, то я буду их рассматривать сначала раздельно, а затем в их взаимосвязи. Взятые раздельно, каждая из них есть представление или призрак какого-либо качества или же проявление тела вне нас, называемого обычно объектом.

Объект действует на глаза, уши и другие части человеческого тела и в зависимости от разнообразия своих действий производит разнообразные призраки.

Начало всех призраков есть то, что мы называем ощущением (ибо нет ни одного понятия в человеческом уме, которое не было бы порождено первоначально, целиком или частично, а органах ощущения). Все остальное есть производное от него…

Причиной ощущения является внешнее тело, или объект, который давит на соответствующий каждому ощущения орган непосредственно, как это бывает при вкусе и осязании, или опосредованно, как при зрении, слухе и обонянии.

Это давление, продолженное внутрь посредством нервов и других волокон и перепонок тела, дойдя до мозга и сердца, вызывает здесь сопротивление или обратное давление, или усилие сердца освободиться. Так как это усилие направлено вовне, то оно кажется нам чем-то исходящим снаружи.

И это кажущееся, или призрак, люди называют ощущением. В отношении глаза это есть ощущение света или определенного цвета, в отношении уха – ощущение звука, в отношении ноздрей – ощущение запаха, в отношении языка и неба – ощущение вкуса, а для всего остального тела – ощущение жары, холода, твердости, мягкости и других качеств, которые мы различаем при помощи чувств.

Все эти так называемые чувственные качества являются лишь разнообразными движениями материи внутри объекта, движениями, посредством которых объект различным образом воздействует на наши органы.

Точно так же и в нас, испытывающих давление, эти качества являются ничем иным, как разнообразными движениями (ибо движение производит лишь движение). Но то, чем они нам кажутся наяву, точно так же как и во сне, есть призрак.

И подобно тому как давление, трение или ушиб глаза вызывает у нас призрак света, а давление на ухо производит шум, точно так же и тела, которые мы видим и слышим, производят то же самое своим силовым, хотя и не замечаемым нами, действием.

В самом деле, если бы те цвета или звуки были в телах или объектах, которые их производят, они не могли бы быть отделены от них, как это мы наблюдаем при отражении в зеркале или когда слышим эхо. В этих случаях мы знаем, что объект, который мы видим, находится в одном месте, а призрак в другом.

И хотя на определенном расстоянии представляется, будто произведенный нашей фантазией образ заключается в реальном действительном объекте, который порождает его в нас, тем не менее объект есть одно, а воображаемый образ или призрак – нечто другое.

Таким образом ощущение во всех случаях есть по своему происхождения лишь призрак, вызванный давлением, т.е. движением находящихся вне нас объектов, на наши глаза, уши и другие предназначенные для этого органы.

Однако философы-схоласты во всех университетах христианского мира, основываясь не некоторых текстах Аристотеля, учат другой доктрине. В отношении причин зрения они говорят, что видимая вещь посылает во все стороны видимые частицы, образующие призрак или видимые видения, проникновение которого в глаз есть зрение.

А в отношении слуха, что вещь посылает слышимый аспект, проникновение которого производит слух. Более того в отношении причины понимания, говорят, что понимаемая вещь посылает умственное видение, проникновение которого в рассудок производит наше понимание.

 

О ПРЕДСТАВЛЕНИИ

 

            Никто не сомневается, что вещь, находящаяся в состоянии покоя, навсегда останется в этом состоянии, если ничто другое не будет двигать ее; но не так легко согласиться с тем, что вещь, находящаяся в движении, всегда будет в движении, если ничто другое не остановит ее…

            Объясняется это тем, что люди судят по себе не только о других людях, но и о всех вещах, и так как после движения они чувствуют усталость, то полагают, что всякая вещь устает от движения…

            Исходя из этого, схоласты говорят, что тяжелые тела падают вниз из стремления к покою и из желания сохранить свою природу в таком месте, которое наиболее пригодно для них, и, таким образом, бессмысленно приписывают неодушевленным вещам стремление и знание…

            Раз тело находится в движении, оно будет двигаться и оно прекратит его, если что-нибудь помешает ему двигаться, но не сразу а постепенно. Подобно тому как волны продолжают еще катиться, хотя ветер уже стих. Тоже самое бывает с тем движением, которое производится во внутренних частях тела человека, когда он видит, когда ему снится и т. д.

             Ибо, после того как объект удаляется или глаза закрыты, мы все еще удерживаем образ виденной вещи, хотя и более смутно, чем когда мы ее видим. Именно это римляне называют воображением от образа, полученного при зрении. А греки называют это фантазией, что означает призрак и что применимо к тому или другому ощущению. Воображение лишь ослабленное ощущение, оно присуще многим живым существам, как наяву, так и во сне…

            Подобно тому как предметы, видимые на большом расстоянии, представляются тусклыми, а слышимые голоса слабыми и неясными, точно так же после большого промежутка времени слабеет наш образ прошлого и мы забываем многие отдельные обстоятельства.

            Это ослабленное ощущение мы называем представлением, когда желаем обозначить саму вещь, а когда желаем выразить факт ослабления и обозначить, что ощущение поблекло и отошло в прошлое, мы называем его памятью.

            Таким образом, представление и память обозначают одну и ту же вещь, которая лишь в зависимости от различного ее рассмотрения имеет разные названия. Воспоминания, или память о многих вещах, называются опытом…Представления спящих мы называем сновидениями.

            Последние (как и все представления) были раньше целиком и частями в ощущении. Но мозг, нервы слишком скованы сном и с трудом могут быть движимы действием внешних объектов, чтобы испытывать ощущения.

            Поэтому сновидения могут иметь место лишь постольку, поскольку они проистекают из возбуждения внутренних частей тела…Разные раздражения необходимо вызывают разные сны… Труднее всего отличить сновидения человека от его мыслей наяву, когда мы не замечаем, что спали...

            От этого-то незнания, как отличить сновидение и другие яркие фантастические образы от того, что мы видим и ощущаем наяву, и возникло в прошлом большинство религий язычников, поклонявшихся сатирам, фавнам, нимфам и т.п.

            В настоящее время это незнание является источником того, что невежественные люди думают о русалках, приведениях, домовых и могуществе ведьм.

            Ибо, что касается ведьм, я полагаю, что их колдовство не реальная сила, и, тем не менее, я думаю, что их справедливо наказывают за их ложную уверенность, будто они способны причинять подобное зло, - уверенность, соединенную с намерением причинять зло, будь они на то способны…

             Их колдовство ближе к религии, чем к искусству и науке. Что же касается русалок и бродячих приведений то, я полагаю, что такие взгляды распространялись или не опровергались с целью поддерживать веру в полезность заклинаний бесов, крестов, святой воды и других подобных изобретений духовных лиц…

            Под тем предлогом, что бог может сотворить всякую вещь, дурные люди смело утверждают все, что угодно, если только это служит их целям, хотя бы сами они считали это неверным…

            Если бы эта суеверная боязнь духов была устранена, а вместе с ней и предсказания на основе снов, ложные пророчества и другие связанные с этим вещи, при помощи которых хитрые и властолюбивые люди околпачивают простодушный народ, то люди были бы более склонны повиноваться гражданской власти, чем это имеет место теперь.

            Искоренение таких предрассудков должны были бы быть делом школьных учителей, но последние скорее питают такие доктрины, одни из них учат,что представления возникают сами по себе и не имеют никакой причины, другие – что добрые мысли внушаются богом, а злые дьяволом…

            Представление, которое вызывается в человеке словами есть то, что мы называем пониманием, и оно обще и людям, и даже животным. Ибо последние по привычке способны понимать зов или порицание хозяина.

            Понимание же, составляющее специфическую особенность человека, состоит в понимании не только воли другого человека, но и его идей и мыслей, поскольку последние выражены последовательным рядом имен вещей, соединенных в утверждения, отрицания и другие формы речи.

 

О СВЯЗИ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ

 

Под последовательностью или связью мыслей я понимаю то следование их друг за другом, которое называют мысленной речью…Все представления суть движения внутри нас, являющиеся остатками движений, произведенных в ощущении.

И те движения, которые непосредственно следуют друг за другом в ощущении, продолжают следовать в том же порядке и после исчезновения ощущения, так что,если предшествующие движения снова имеют место и являются преобладающими, то последующие в силу связанности движимой материи следуют за ним таким же образом, как вода на гладком столе следует в том направлении, в котором какая-либо капля ее водится пальцем.

            Связь мыслей, или мысленная речь бывает двоякого рода. Первого рода связь не упорядочена, не скреплена определенным намерением и не постоянна…В таком случае, как говорят, мысли блуждают, как во сне.

            Второго рода связь более постоянна, так как она упорядочена намерением. Так цель благодаря силе произведенного ею впечатления часто приходит на ум, приводя блуждание мыслей в порядок.

            Упорядоченная связь мыслей бывает тоже двоякого рода. Один род, когда мы от какого-нибудь воображаемого следствия ищем производящие его причины или средства; такая связь присуща человеку и животному.

            Связь другого рода, - когда, представляя какую-нибудь вещь, мы ищем все возможные следствия и представляем себе, что мы можем с ней делать, когда будем ею владеть. Такие признаки я наблюдал лишь у людей…

            Несомненно одно: чем богаче опыт человека, тем он более благоразумен и реже обманывается в своих ожиданиях.

            Только настоящее имеет бытие в природе, прошедшее имеет бытие лишь в памяти, а будущее не имеет никакого бытия, являясь лишь фикцией ума, применяющего последствия прошлых действий к действиям настоящим, что с наибольшей уверенностью делает тот, кто имеет наибольший опыт.

            И хотя мы говорим о благоразумии, когда результат отвечает ожиданиям, однако по существу это лишь предположение, основанное на вероятности.

            Лучший пророк, естественно, является лучшим угадчиком, а им тот, кто более сведущ и искусен в вещах, о которых имеет больше знаков, знаками же являются предыдущие события если в них наблюдалась последовательность, составляющая опыт гадателя.

            Подобно тому, как благоразумие есть предположение будущего, основанное на опыте прошлого, в такой догадке бывает мало уверенности…

            Человеческий ум не имеет никакого другого движения, кроме ощущения, мыслей, хотя при помощи речи и метода эти способности могут быть развиты до такой степени, чтобы отличать человека от всех других живых существ.

            Все, что мы представляем себе, конечно. Мы не имеем никакого понятия о бесконечном. Человек не может иметь в уме образ бесконечной скорости, бесконечного времени, бесконечной силы или власти. Мы не способны представить конец и пределы таких вещей.

            Поэтому имя бога употребляется не с тем, чтобы дать нам представление о нем, ибо он непостижим, а лишь с тем, чтобы мы почитали его…

            Ни один человек не может представить себе какую-нибудь вещь иначе как находящейся в определенном месте, обладающей определенной величиной и способностью быть делимой на части. Точно так же никто не может представить ни того, чтобы какая-либо вещь находилась целиком в этом и одновременно в другом месте, ибо ни то ни другое никогда не было и не может быть воспринято ощущением, а все это нелепые, бессмысленные разговоры, принятые на веру обманутыми философами и обманутыми или обманывающими схоластами.

 

О РЕЧИ

 

            Хотя книгопечатание и является остроумным изобретением, оно не имеет столь большого значения по сравнению с изобретением письменности…Это было полезное изобретение для продления памяти о прошлом и для связи человеческого рода, рассеянного по столь многим и отдаленным областям земли…

            Но наиболее благородным и выгодным из всех других изобретений было изобретение речи, состоящей из имен, или названий, и их связи; при их помощи люди регистрируют свои мысли, вызывая их в памяти, если они были в прошлом, и сообщая их друг другу для взаимной пользы и общения.

            Без способности речи у людей не было бы ни государства, ни общества, ни договоров, ни мира, так как этого нет у львов, медведей и волков…Общее употребление речи состоит в том, чтобы перевести нашу мысленную речь в словесную, или связь наших мыслей – в связь слов.

            Польза от этого двоякая. Первая – это регистрация хода мыслей, когда имена служат как бы метками для воспоминания. Вторая – в том, что люди передают друг другу свои мысли, понятия, желания, опасения и другие чувства. В силу этого их применения слова называются знаками.

            Речь употребляют для размышлений при открытии причин и следствий вещей, при обретении таким путем знания;  для сообщения другим своего понимания, для советов и обучения; для взаимопомощи и для развлечения самих себя и других с помощью игры слов и забавных мыслей.

            Этим способам употребления соответствуют также четыре злоупотребления речью. Первое, когда люди неправильно регистрируют свои мысли из-за неустойчивого значение используемых ими слов, в силу чего они обманывают себя. Второе, когда они употребляют слова метафорически, обманывая этим других. Третье, когда они словами объявляют как свою волю то, что ею не является. Четвёртое, когда слова используются чтобы причинять боль другим.

            Истина и ложь суть атрибуты речи, а не вещей. Там, где нет речи, нет ни истины, ни лжи. Ошибка может быть тогда, когда мы ждем того, чего не будет, или предполагаем то, чего не было, но в этом случае человек никак не может быть виновен во лжи.

            Так как мы видим, что истина состоит в правильной расстановке имен в наших утверждениях то человек, который ищет точной истины, должен помнить, что обозначает каждое употребленное им имя, и соответственно этому поместить его; в противном случае он запутается в словах, как птица в силке.

            Вот почему в геометрии люди начинают с установления значения своих слов, которое они называют дефинициями (определениями). Отсюда видно, насколько необходимо каждому, кто стремится к истинному познанию, проверять дефиниции прежних авторов и или исправлять их, если они небрежно сформулированы, или формулировать их самому заново.

            Ибо ошибки в дефинициях увеличиваются по мере использования их в процессе познания и доводят исследователя до нелепости. Люди, доверяющие книгам, проводят время в порхании по страницам…Таким образом, в правильном употреблении и определении имен лежит первая польза речи, а именно – приобретение знания, а в неправильном определении кроется первое злоупотребление, от которого происходят все ложные и бессмысленные учения.

            В силу этого люди, черпающие свои знания из книг, а не из собственного размышления, доверяясь чужому авторитету, настолько ниже необразованных, насколько люди, обладающие истинным познанием, выше их. Ибо незнание составляет середину между истинным знанием и ложными доктринами.

            Естественное ощущение и представление не подчиняются глупости. Природа не может ошибаться, и по мере накопления богатства языка люди становятся мудрее или глупее среднего уровня. Поэтому без письменности никто не может стать необычайно умным или необычайно глупым.

            Ведь для мудрых людей слова лишь марки, которыми они пользуются для счета, для глупцов же они полноценные монеты, освященные авторитетом какого-нибудь Аристотеля или Цицерона, или Фомы…Имена могут быть даны всему, что может быть сосчитано, т.е. сложено одно с другим или вычтено. Не может быть рассуждения без речи.

            Поэтому греки имеют лишь одно слово для речи и разума – логос. Самый акт рассуждения они называли силлогизмом, что означает суммирование связей разных высказываний. Так как одни и те же вещи могут приниматься в расчёт на основании различных знаков, то имена их могут быть различным образом повёрнутыми и варьированными. Разнообразие имён может быть сведено к четырём основным категориям.

            Во-первых, вещь может быть принята в расчет как материя или тело; во-вторых – как движение их порождающее; в-третьих в виде образа, представления; в-четвертых ее можно как-то охарактеризовать словами или именами что-то отрицающими, но полезными для размышления.

            Все остальные имена есть лишь пустые звуки, к ним относятся вещи неопределенные; огромное количество таких имен сочинено схоластами и малодушными философами; или имена, образованные сложением противоречащих понятий таких, например, как невещественные тела или (что одно и то же) невещественные субстанции и т.п.

            Ведь понимание есть не что иное, как представление, вызванное речью. Вот почему не может быть понимания абсурдных и ложных утверждений, если они всеобщи; хотя многие думают, что они их понимают, на деле же они лишь спокойно повторяют слова или вызубривают их наизусть…

            Имена таких вещей, которые вызывают у нас эмоции, т.е. доставляют нам удовольствие или наоборот, имеют в обиходной речи непостоянный смысл, так как одна и та же вещь вызывает не у всех одинаковые эмоции, а у одного и того же человека, не в одно время.

            Так как все имена даются, чтобы обозначить наши представления, то различно воспринимая одни и те же вещи, мы едва ли можем избежать различного их названия. Вот почему человек рассуждая должен быть осторожен насчет слов, которые помимо значения обусловленного природой, имеют еще значения, обусловленные наклонностями и интересами говорящего.

            Таковы, например, имена добродетелей и пороков, ибо то, что один человек называет мудростью, другой называет страхом; один называет жестокостью, а другой справедливостью; один мотовством, а другой великодушием и т.п.

            Вот почему такие имена никогда не могут быть истинными основаниями для какого-нибудь умозаключения. Не большим основанием могут служить метафоры и тропы речи, но эти менее опасны в отличие от других имен они  выражают открыто собственное непостоянство.

\           Свет человеческого разума – это вразумительные слова, предварительно очищенные от всякой двусмысленности точными дефинициями. Рассуждение есть шаг, рост знания – путь, а благоденствие человеческого рода – цель. Метафоры же и двусмысленные и бессмысленные слова, напротив, - что-то вроде блуждающих огней, и рассуждать с их помощью – значит бродить среди бесчисленных нелепостей.

            Результат, к которому они приводят – разногласие и возмущение или презрение. Если богатый опыт есть благоразумие, то богатство знания есть мудрость. Хотя обычно мы обозначаем и то и другое, как мудрость, однако римляне всегда отличали мудрость от осторожности, приписывая первое свойство знанию, а второе -  опыту…

            Некоторые из признаков научного знания – достоверны и безошибочны, другие недостоверны. Достоверны, когда тот, кто претендует на обладание знаниями какой-либо вещи, сам способен учить этому, то есть вразумительно доказать другому правильность своего притязания. Недостоверны же, когда лишь некоторые частные явления соответствуют его претензии и вследствие многих случайностей оказываются такими, какими должны быть по его утверждению.

            Признаки благоразумия все недостоверны, ибо невозможно замечать и запоминать путем опыта все обстоятельства, которые могут изменить успех.

            Но признаком безрассудства, презрительно называемого педантизмом, является то, что человек, не имеющий в каком-нибудь деле безошибочного знания, необходимого для успеха в этом деле, отказывается от собственной природной способности суждения и руководствуется общими сентенциями, вычитанными у писателей и подверженными многочисленным исключениям.

            И даже среди тех людей, которые на совещаниях по государственным вопросам любят показывать свою начитанность в политике и в истории, весьма немногие делают это в своих домашних делах, где затрагиваются их частные интересы, ибо они достаточно благоразумны в отношении своих частных дел В общественных же делах они больше озабочены репутацией собственного остроумия, чем успехом дела…

            Поэтому учения о праве и несправедливости постоянно оспариваются как пером, так и мечом, между тем как учения о линиях и фигурах не подлежат спорам, ибо истина от этих последних не задевает интересов людей, не сталкиваясь ни с их честолюбием, ни с выгодой или вожделениями.

           

 

О РЕЛИГИИ И СЧАСТЬЕ ЛЮДЕЙ

 

Постоянный страх, всегда сопровождающий человеческий род, шествующий как бы во тьме благодаря незнанию причин, должен по необходимости иметь какой-нибудь объект. Вот почему, когда нельзя найти видимого объекта, люди считают виновником своего счастья или несчастья невидимого агента или невидимую силу.

В этом смысле, может быть, следует понимать слова некоторых древних поэтов, говоривших, что боги были первоначально созданы человеческим страхом, и это в отношении богов (т.е. в отношении многобожия язычников) совершенно справедливо.

Однако признание единого бога, предвечного, бесконечного и всемогущего, может быть легче выведено из желания людей познать причины естественных тел и их различные свойства действий, чем из страха людей перед тем, что с ними может случиться в будущем.

Ибо тот, кто при наблюдении чего-либо совершающегося перед ним будет исследовать ближайшую и непосредственную причину этого и отсюда перейдет к исследованию причин этой причины и, таким образом, углубится в исследование всего последовательного ряда причин, должен будет в конце концов прийти к заключению, что существует (как это признавали даже языческие философы) первичный двигатель, т.е. первичная и предвечная причина всех вещей.

А это именно то, что люди разумеют под именем бог. К мысли о едином боге, таким образом, люди приходят помимо  всякой мысли об их судьбе, забота о которой делает их склонными к страху и отклоняет их от исследования причин других вещей и этим дает повод к измышлению стольких богов, сколько есть людей их измышляющих.

Природа создала людей равными в отношении физических и умственных способностей; ибо хотя мы находим иногда, что один человек сильнее или умнее другого, однако если рассмотреть все вместе, то окажется, что разница между ними не настолько велика, чтобы один человек, основываясь на ней, мог претендовать на какое-нибудь благо для себя, на которое другой не мог бы претендовать с таким же правом…

Из данного равенства способностей возникает равенство надежд на достижение наших целей. Вот почему если два человека желают одной и той же вещи, которой они, однако, не могут обладать вдвоем, они становятся врагами.

На пути к достижению их цели (которая состоит главным образом в сохранении жизни, а иногда в одном лишь наслаждении) они стараются покорить или погубить друг друга.

Таким образом, выходит, что там, где человек может отразить нападение лишь своими собственными силами, он, сажая, сея, строя или владея каким-нибудь приличным имением, может с вероятностью ожидать, что придут другие люди и соединенными силами отнимут его владения и лишат его не только плодов собственного труда, но также жизни или свободы. А нападающий находится в такой же опасности со стороны других…

Там, где нет власти, способной держать в подчинении всех, люди не испытывают никакого удовольствия от жизни в обществе. Ибо каждый человек добивается того, чтобы его товарищ ценил его так, как он сам себя ценит, и при всяком проявлении презрения или пренебрежительного отношения, естественно, пытается, поскольку у него хватает смелости, вынудить у своих хулителей более высокое уважение к себе: у одних – наказанием, у других примером.

Таким образом, мы находим в природе человека три основные причины войны: во-первых, соперничество; во-вторых, недоверие; в-третьих, жажду славы… Отсюда видно, что, пока люди живут без общей власти, держащей всех их в страхе, они находятся в том состоянии, которое называется войной всех против всех. Ибо война есть не только сражение или военные действия, а и промежуток времени, в течение которого явно сказывается воля к борьбе путем сражения.

Вот почему все, что характерно для времени войны, когда каждый является врагом каждого – характерно также для того времени, когда люди живут безо всякой гарантии безопасности кроме той, которую им дают их собственная физическая сила и изобретательность.

В таком состоянии нет места для трудолюбия, так как  никому не гарантированы плоды его труда, и потому нет успеха в земледелии, судоходстве, морской торговле; нет удобных зданий, нет средств движения и передвижения вещей, требующих большой силы; нет знания земной поверхности, исчисления времени, ремесла, литературы; нет общества, а есть вечный страх и постоянная опасность насильственной смерти и жизнь человека беспросветна, бедна, тупа и кратковременна.

Кое-кому, недостаточно взвесившему эти вещи, может показаться странным, что природа так разобщает людей и делает их способными нападать друг на друга; не доверяя этому выводу, сделанному на основании страстей, он, может быть, пожелает иметь подтверждение этого вывода опытом.

Так вот, пусть такой сомневающийся сам поразмыслит над тем обстоятельством, что, отправляясь в путь, он вооружается и старается идти в большой компании; что, отправляясь спать, он запирает двери; что даже в своем доме он запирает ящики; и это тогда, когда он знает, что имеются законы и вооруженные представители власти, готовые отомстить за всякую причиненную ему несправедливость.

Какое же мнение имеет он о своих согражданах, отправляясь в путь вооруженным; какое мнение имеет о своих детях и слугах, запирая свои ящики? Разве он не в такой же мере обвиняет род человеческий своими действиями, как я моими словами? Однако никто из нас не обвиняет человеческую природу саму по себе. Желания и другие человеческие страсти сами по себе не являются грехом.

Грехом также не могут считаться действия, проистекающие из этих страстей, до тех пор, пока люди не знают закона, запрещающего эти действия, а такого закона они могут не знать до тех пор пока он не издан, а изданным он может не быть до тех пор, пока люди не договорились насчет того лица, которое должно его издать…

Состояние войны всех против всех характеризуется также тем, что при нем ничто не может быть несправедливым. Понятия справедливого и несправедливого не имеют здесь места. Там, где нет общей власти, нет закона, а там, где нет закона – нет несправедливости…

Указанное состояние характеризуется также отсутствием собственности, владения, отсутствием точного разграничения между моим и твоим. Каждый человек считает своим лишь то, что он может добыть, и лишь до тех пор, пока он в состоянии удержать это.

 

            Конечной причиной, целью или намерением людей, от природы любящих свободу и господство над другими, при наложении на себя уз, которыми они связаны, живя в государстве, является забота о самосохранении и о более благоприятной жизни.

            Иными словами, при установлении государства люди руководствуются стремлением избавиться от бедственного состояния войны, неизбежной там , где нет видимой власти, держащей их в страхе и под угрозой наказания, принуждающей их к выполнению соглашений и соблюдению общепринятых законов. Ведь соглашения без меча лишь слова, которые не в силах гарантировать человеку безопасность.

             Только такая общая власть способна защищать людей от вторжения чужеземцев и от несправедливостей, причиняемых друг другу, и доставить им безопасность, при которой они могли бы кормиться от трудов рук своих и от плодов земли и жить в довольстве.

Но такая власть может быть создана лишь путем сосредоточения всех сил в одном человеке либо в собрании людей, которое большинством голосов могло бы свести воли граждан в единую волю. Это больше чем согласие или единодушие. Это реальное единство, воплощенное в одном лице посредством соглашения, заключенного между всеми.

Если это свершилось, то множество людей, объединенных таким образом, называется государством, по-латыни – civitas. Таково рождение того великого Левиафана, или, вернее, выражаясь более почтительно, того смертного бога, которому мы под владычеством бессмертного бога обязаны своим миром и своей защитой.

Ибо благодаря полномочиям, данным ему каждым отдельным человеком в государстве, указанный человек или собрание лиц, его представляющих, пользуется такой огромной сосредоточенной в нем силой и властью, что внушаемый ими страх, делают  их способными направлять волю всех людей к внутреннему миру и к взаимной помощи против внешних врагов.

В этом человеке или собрании лиц состоит сущность государства, которое имеет следующее определение: Государство есть единое лицо, ответственным за действия которого сделало себя путем взаимного договора между собой огромное множество людей, с тем чтобы это лицо могло использовать силу и средства всех их так, как сочтет необходимым для их мира и общей защиты.

Тот, кто является носителем этого лица, называется сувереном, и о нем говорят, что он обладает верховной властью, а всякий другой является его подданным.

             

                                    ОСНОВЫ ФИЛОСОФИИ

 

            Философия есть познание, достигаемое посредством правильного рассуждения и объясняющее действия, или явления, из известных нам причин, и, наоборот, возможные причины-основания – из известных нам действий.

            Чтобы понять это определение, нужно учесть, во-первых, что, хотя восприятие и память, которыми мы обладаем вместе с животными, также оставляют нам знания, но поскольку оно дается нам непосредственно природой, а не приобретается при помощи правильного рассуждения, то оно не есть философия.

            Во-вторых, следует помнить, что, так как опыт целиком основывается на памяти, а предусмотрительность, или предвидение будущего, является ничем иным, как ожиданием вещей, подобных тем, которые уже встречались в нашей практике, предусмотрительность не должна быть причислена к философии.

            Цель, или назначение философии заключается, таким образом, в том, что благодаря ей мы можем использовать к нашей выгоде предвидимые нами действия на основании наших знаний по мере сил и способностей планомерно вызывать эти действия для умножения жизненных благ.

            Ибо одно преодоление трудностей или открытие наиболее сокровенной истины не стоит тех огромных усилий, которых требуют занятия философией. И знание есть только путь к силе. А всякое умозрение, в конечном счёте, имеет целью какое-нибудь действие или практический успех.

Предметом философии, или материей, о которой она трактует, является всякое тело, возникновение которого мы можем постичь посредством научных занятий, и которое мы можем сравнить с другими телами, где происходит соединение и разделение, которые могут быть познаны нами.

Это определение вытекает из определения самой философии, задачей которой является познание свойств тел из их возникновенья или их возникновения из их свойств. Следовательно, там где нет ни возникновения, ни свойств, - философии нечего делать.

Поэтому философия исключает теологию, т.е. учение о природе и атрибутах вечного несотворенного и непостижимого бога, в котором нет никакого соединения и разделения и в котором нельзя себе представить никакого возникновения.

Философия исключает также учение об ангелах и о всех тех вещах, которые нельзя считать ни телами, ни свойствами тел, так как в них нет соединения и разделения, большего и меньшего, т.е. по отношению к ним неприменимо научное рассуждение.

Она исключает также историю, как естественную, так и политическую, хотя для философии обе в высшей степени полезны (вернее необходимы), ибо их знание основано на опыте или авторитете, но не на правильном рассуждении.

Она исключает и знание, имеющее своим источником божественное внушение, или откровение, да и вообще всякое знание, которое не приобретено нами при помощи разума, а мгновенно даровано нам божественной милостью (как бы через сверхъестественный орган чувств).

Она, далее, исключает не только всякое ложное, но и всякое плохо обоснованное учение, ибо то, что познано посредством правильного рассуждения, или умозаключения, не может быть ни ложным, ни сомнительным; вот почему исключаются ею астрология в той форме, в какой она теперь в моде, и тому подобные пророческие искусства.

Наконец, из философии исключается учение о богопочитании, так как источником такого знания является не естественный разум, а авторитет церкви, и этого рода вопросы составляют предмет веры, а не науки.

Философия распадается на две части. Одна из них охватывает предметы и явления, которые называют естественными, поскольку они являются продуктом природы; другая – предметы и явления, которые возникли благодаря человеческой воле. Поэтому философия распадается на философию природы и философию государства.

А так как, для познания свойств государства необходимо изучить предварительно склонности и нравы людей, то философию государства обычно подразделяют на этику и политику или философию государства. Отсюда вытекает следующее определение имен.

Имя есть слово, произвольно выбранное нами в качестве метки, чтобы возбуждать в нашем уме мысли, сходные с прежними мыслями, и одновременно, будучи вставленными в предложения и высказанным кем-либо другим, служит признаком того, какие мысли были и каких не было в уме говорящего…

Тот, кто наблюдает, как ежедневно возникают новые имена и исчезают старые и как различные нации употребляют разные имена, кто видит, что между именами и вещами нет никакого сходства, не может думать будто имена вещей возникают из их природы. Язык, что паутина: слабые умы цепляются за слова и запутываются в них, а более сильные легко сквозь них прорываются.

Знание состоит в как можно более полном постижении причин всех вещей; причины же единичных вещей складываются из причин вещей общих или простых.

Прежде чем познавать причины общих свойств, необходимо познать, чем являются сами эти общие свойства (универсалии)…Метод исследования общих понятий вещей есть метод чисто аналитический.

Кто занимается научным исследованием в широком смысле этого слова – использует метод философствования отчасти аналитический, отчасти синтетический. Выведение принципов из чувственных восприятий осуществляется методом аналитическим, а все остальное – синтетическим.

Складывать пространства и времена – значит рассматривать их сначала последовательно друг за другом, а затем все вместе – как некое единство. Совокупность различных единиц, входящих в состав какого-нибудь единства, называется целым. Когда же рассматривают единицы изолированно то их называют частями…

 

О ГРАЖДАНИНЕ

 

            Человеческий род устроен так, что в силу сознания собственной слабости и удивления перед явлениями природы, большинство людей верит, что невидимым творцом видимого мира является бог, и боится его, чувствуя свою неспособность достаточно надежно защитить себя.

            Страх перед невидимым, не опирающийся на здравый смысл, есть суеверие…Без помощи со стороны бога человеку почти невозможно избежать двойной опасности – атеизма и суеверия. Суеверие вытекает из страха, не считающегося с правым разумом, а правый разум (атеизм) – из представления о разуме не знающем страха.

            Поэтому большая часть людей увлекается идолопоклонством; почти все народы чтут бога в виде идолов и изображением конечных вещей, а также оказывают почитание призракам или творениям фантазии, называемыми из страха демонами.

            Но божественному величию было угодно (как мы узнаем при чтении священной истории) избрать из всего человеческого рода одного Авраама, сверхестественным образом напомнить ему о себе, чтобы посредством него привести людей к правильному пониманию бога, и вступить с ним и его потомками в весьма знаменитое соглашение, которое называют то соглашением, то союзом, то Ветхим Заветом.

            Следовательно, Авраам является основоположником истинной религии. Для того, чтобы понять, что такое христианская вера, нужно определить веру вообще и установить ее отличие от остальных состояний ума, с которыми ее обычно смешивают.

            Предмет всякой веры, иначе говоря, то, во что верят, - это всегда есть предложение; утвердительное или отрицательное высказывание, признаваемое истинным, но так как с предложениями соглашаются по разным основаниям, то эти виды соглашения приходится обозначать различными именами...

            Истина есть то же, что и истинное предложение; истинным же является то предложение, в котором имя, стоящее на втором месте и называемое в логике сказуемым, содержится во всем его объеме в предшествующем имени, называемом подлежащим. Знать истину – значит помнить, что она создана нами самими, посредством одного лишь употребления слов…

            Из сказанного выясняется прежде всего разница между верой и исповеданием: первая всегда соединяется с внутренним согласием, а второе с внешним повиновением. Далее становится ясной разница между верой и убеждением: последнее опирается на наш собственный разум, а вера – на чужое суждение.

            Наконец, выявляется разница между верой и знанием. Для знания характерно постепенное расчленение и обдумывание предложения, перед тем как принять его в качестве истинного; для веры – проглатывание  и присвоение его целиком.

             К знанию ведет выяснение смысла имен, в которых содержится то, что нужно отыскать, следовательно, к нему дорога одна – через определения; вере же такое выяснение только вредит. Ибо то, во что предлагается верить, как в превышающее  человеческое понимание, никогда не становится более очевидным, от объяснения. И, наоборот, это становится еще более темным и трудным для веры.

            С человеком, пытающимся обосновать тайны веры с помощью естественного разума, происходит то же, что и с больным, пытающимся разжевать целебные, но горькие пилюли, прежде чем проглотить их; вследствии этого больной их выплевывает, между тем как они исцелили бы его, если бы он их не разжевывал.

 

БЕНЕДИКТ СПИНОЗА (1632 – 1677)

 

Великий нидерландский философ материалист и пантеист, обвиненный клерикалами в атеизме. Родился в Амстердаме учился в еврейском религиозном училище. После смерти отца в 1654 году возглавил торговое семейное предприятие. Завел множество дружеских и научных связей…

В 1656 г. после ряда предупреждений со стороны  нетерпимых поборников иудаизма, Спиноза подвергся «великому отлучению» и был изгнан из Амстердама. Найдя поддержку у друзей-единомышленников, он полностью занялся научной философской деятельностью.

Первое произведение Бенедикта было опубликовано в 1660 году «Краткий трактат о боге, человеке и его счастье». Затем через три года: «Основы философии Декарта» и «Трактат об усовершенствовании разума» – не окончен. В 1670 г. был опубликован его знаменитый «Богословско-политический трактат», вызвавший бурю негодований и запрещенный правительством, что помешало изданию основной книги Спинозы – «Этики», опубликованной лишь после смерти автора. Но вскоре все его произведения были запрещены голландским правительством.

 

ЭТИКА, ОПРЕДЕЛЕНИЯ АКСИОМ

 

Под причиной самого себя я разумею то, сущность чего заключает в себе существование и то, чья природа может быть представляема не иначе как существующей.

Конечной в своем роде называется такая вещь, которая может быть ограничена другой вещью той же природы. Так, например, тело называется конечным, потому что мы всегда представляем другое тело, еще большее.

Точно так же мысль ограничивается другой мыслью, но тело не ограничивается мыслью, и мысль не ограничивается телом.

Под субстанцией я разумею то, что существует само в себе и представляется само через себя…

Под атрибутом я разумею то, что ум представляет в субстанции как составляющее ее сущность.

Под модусом я разумею состояние субстанции т.е. то, что существует в другом и представляется через другое.

Под богом я разумею существо абсолютно бесконечное т.е. субстанцию, состоящую из бесконечно многих атрибутов, из которых каждый выражает вечную и бесконечную сущность…

Свободой называется такая вещь, которая существует по одной только необходимости своей собственной природы и определяется к действию только сама собой.

Все, что существует, существует или само в себе или в чем-либо другом.

Что не может быть представлено через другое, должно быть представлено само через себя.

Из данной определенной причины необходимо вытекает действие, и, наоборот, если нет определенной причины, невозможно, чтобы последовало действие.

Знание действия зависит от знания причины и заключает в себе последнее.

Вещи, не имеющие между собой ничего общего, не могут быть и познаваемы одна через другую…

Субстанция по природе первее своих состояний.

В природе вещей не может быть двух или более субстанций одной и той же природы т.е. с одним и тем же атрибутом…

Одна субстанция не может производиться другой субстанцией.

Природе субстанции присуще существование.

Всякая субстанция необходимо бесконечна.

Тот, кто не знает истинных причин вещей, все смешивает… и воображает, что деревья могут говорить так же как люди.

Должно признать, что существование субстанции, так же как и ее сущность, есть вечная истина.

Правильное определение какой-либо вещи не заключает в себе и не выражает ничего, кроме природы определяемой вещи.

Причина, в силу которой какая-либо вещь существует, должна заключаться в самой природе и определении существующей вещи или же должна находиться вне ее…

Отсюда вообще должно заключить, что все, чьей природы может существовать несколько отдельных единиц, необходимо должно иметь высшую причину для их существования…

Для всякой вещи должна быть причина или основание как ее существования, так и не существования.

Это основание или причина должны заключаться или в природе данной вещи, или вне её…

Следовательно, или ничего не существует, или существует также и существо абсолютно бесконечное…

Субстанция абсолютно бесконечная неделима…

Все, что только существует, существует в боге, и без бога ничто не может ни существовать, ни быть представляемо…

Есть люди, которые воображают будто бог подобно человеку состоит из тела и души и подвержен страстям…

Но они далеки от познания истинного бога… ибо все, кто каким-либо образом размышлял о божественной природе, отрицают телесность бога. Они доказывают это тем, что под телом мы понимаем некую величину, имеющую длину, ширину и глубину и ограничены какой-либо определенной фигурой. О боге же, существе абсолютно бесконечном, нельзя сказать ничего бессмысленнее этого…

Таковы аргументы, находимые мною у писателей, старающихся доказать ими, что телесная субстанция не может иметь место в божественной природе…

Однако эти аргументы основываются только на том, что телесная субстанция слагается из частей, а бесконечная величина недоступна измерению и из конечных частей состоять не может. И так как пустого пространства в природе существовать не может и все части должны сходиться так, чтобы между ними не было пустого места – отсюда следует, что телесная субстанция, поскольку она субстанция, не может быть делима…  

Если вечной сущности бога свойственны разум и воля, то под обоими этими атрибутами, конечно, должно понимать нечто иное, чем то, что люди обыкновенно понимают под ними.

Таким образом, ум бога, поскольку он понимается  составляющим сущность его, на самом деле есть первопричина вещей как по отношения к их существованию, так и по отношению к их сущности. Это заметили, кажется, и те, которые признали, что ум, воля и могущество бога – одно и то же.

Бог есть постоянная причина всех вещей, а не действующая извне. Все атрибуты бога вечны.

Существование бога и его сущность – одно и то же.

Отсюда следует, что бог составляет причину не только того, что вещи начинают существовать, но и того, что их существование продолжается. Т.е. он причина бытия вещей.

В природе вещей нет ничего случайного, а все определено к существованию и действию из необходимости божественной природы.

Хочу напомнить, что мы должны различать природу порождающую от природы порожденной. Первая это природа бога, вторая – сотворенная им…

Многие привыкли приписывать богу абсолютную волю…Так как в вечности нет никакого «когда», ни прежде, ни после, то именно из одного только совершенства бога, тот не может и никогда не мог сотворить чего-либо иного, ибо раньше своих постановлений он не существовал и без них существовать не может.

Все предрассудки, на которые я хочу указать здесь, имеют один источник, тот, что люди предполагают вообще, что все  естественные вещи действуют так же, как они сами, ради какой-либо цели. Мало того они считают за известное, что и сам бог все направляет к определенной цели (они говорят, что бог сотворил все для человека, человека же для того, чтобы он чтил его)…

Вследствие этого люди и предполагают, что боги все устраивают для их пользы, дабы люди могли воздавать им высочайшие почести. Следствием было то, что каждый по-своему придумывал различные способы почитать бога, дабы тот любил его больше других и заставил всю природу служить удовлетворению его слепой страсти и ненасытной жадности…

 Таким образом,предрассудок этот обратился в суеверие и пустил  в умах людей глубокие корни… Они не перестают упорно спрашивать себя о причинах причин, пока не прибегнут к воле бога, то есть к убежищу незнания. Отсюда и происходит, что тех, кто ищет истинных причин чудес и старается смотреть на естественные вещи как ученый, а не удовлетворяется глупыми баснями, тотчас провозглашают нечестивцем и еретиком.

Толпа преклоняется перед подобными лжетолкователями природы богов, а те знают, что при уничтожении невежества уничтожается также и изумление т.е. единственно доступное для них средство для доказательства и охранения их авторитета…

После того как люди убедили себя, что все, что происходит, происходит  ради них, они должны были считать главным в каждой вещи то, что для них всего полезнее и что действует всего приятнее. Все то, что способствует их благосостоянию или почтению богов, они назвали добром, противоположное же ему - злом…

Все это достаточно показывает, что каждый судит о вещах согласно с устройством своих собственных мозгов, вернее своего воображения. Поэтому не удивительно, что среди людей возникает столько споров, а из них то, что называют скептицизмом…

 

ИДЕИ О ДУШЕ

 

Под идеей я разумею понятие, образуемое душой в силу того, что она есть вещь мыслящая.

Под адекватной идеей я разумею такую, которая будучи рассматриваема сама в себе без отношения к объекту, имеет все свойства истинной вещи.

Под реальностью и совершенством я разумею одно и то же.

Под отдельными вещами я разумею вещи конечные, имеющие ограниченное существование.

Сущность человека не заключает в себе необходимого существования.

Мы не чувствуем и не воспринимаем отдельных вещей, кроме тел и модусов мышления.

Бог есть вещь мыслящая и протяженная, в нем необходимо существует идея как его сущности так и всего, что из нее вытекает.

Человеческая душа есть часть бесконечного разума бога.

Тела различаются между собой по движению, покою, скорости и медленности, а не по субстанции.

Вся природа составляет один индивидуум т.е. связанное целое, части которого, т.е. все тела, изменяются бесконечно многими способами без всякого изменения индивидуума в его целом…

Тело человеческое слагается из многих индивидуумов, из которых каждый весьма сложный.

Некоторые из индивидуумов человеческого тела жидки, другие мягки, третьи тверды.

Индивидуумы тела подвергаются многим воздействиям со стороны.

Человеческое тело нуждается для своего существования во многих других телах, через которые оно как бы возрождается.

Идея всякого состояния, в которое приводится тело человека действием внешних тел, должна заключать в себе как природу человеческого тела, так и природу внешнего тела.

Память есть сцепление идей, заключающих в себе природу внешних вещей.

Человеческая душа сознает свое тело и знает о его существовании только через идеи о состояниях испытываемых телами.

Идея души соединена с душою, как та с телом…

Как свет обнаруживает и самого себя и окружающую тьму, так и истина есть мерило и самой себя и лжи.

Природе разума свойственно рассматривать вещи не как случайные, а как необходимые…

Причину человеческого бессилия и непостоянства часто приписывают не общему могуществу природы, а какому-то недостатку природы человеческой, которую вследствие этого оплакивают, осмеивают, презирают  или, что чаще всего, ею гнушаются.

Того же, кто умеет красноречивее или остроумнее поносить бессилие человеческой души, считают как бы божественным.

Однако были и выдающиеся люди, труду и искусству которых мы многим обязаны. Они написали много прекрасного о правильном образе жизни…

Но мой принцип таков: в природе нет ничего, что можно было бы приписать ее недостатку. Её сила и могущество везде одни и те же а, следовательно, и способ познания должен быть один и тот же.

Тело, в силу одних только законов своей природы, способно ко многому, отчего приходит в изумление и душа.

Конечно, для людей было бы гораздо лучше, если бы во власти человека было одинаково как молчать, так и говорить. Но опыт учит, что язык всего менее находится во власти людей и что они менее всего способны умерять свои страсти.

Точно так же пьяный убежден, что он по свободному определению души говорит то, что впоследствии трезвый желал бы взять назад.

Люди только по той причине считают себя свободными, что свои действия они сознают, а причин, которыми те определяются, не знают.

Между всеми аффектами, относящимися к душе, нет никаких, кроме относящихся к удовольствию и желанию…

Любовь есть удовольствие, сопровождаемое внешней причиной. Ненависть – неудовольствие, сопровождаемое внешней причиной. Честолюбие есть чрезмерное желание славы. Чревоугодие есть неумеренное желание и любовь к пиршествам. Пьянство – любовь к вину. Скупость есть неумеренное желание богатства.

Аффект, называемый страстью души, есть смутная идея, в которой душа утверждает силу существования своего тела.

Человеческое бессилие в укрощении аффектов я называю рабством.

Человек, подверженный аффектам, уже не владеет собой и, хотя видит лучшее, однако принужден следовать худшему…

Одна и та же вещь в одно и то же время может быть хорошей и дурной, равно как и безразличной. Музыка, например, хороша для меланхолика, дурна для носящего траур, а для глухого она ни хороша, ни дурна.

Под добром я понимаю то, что для нас полезно.

Под злом – то, что препятствует обладать добром.

Я называю единичные вещи случайными…и те же вещи – необходимыми или возможными…

В природе вещей нет ни одной отдельной вещи могущественней и сильней которой не было бы другой. И всякая вещь может быть разрушена более могущественной.

Сила, с которой человек пребывает в своем существовании, ограничена и ее бесконечно превосходит могущество внешних причин.

Аффект может быть ограничен или уничтожен только противоположным и более сильным аффектом.

Разум не требует ничего противного природе, он требует, чтобы каждый любил самого себя, искал для себя полезного и стремился ко всему тому, что ведет человека к большему совершенству.

Для человека нет ничего полезнее человека. Люди не могут желать для сохранения своего существования ничего лучшего, как того, чтобы все во всем соглашались друг с другом, чтобы все вместе стремились сохранить свое существование и искали бы общеполезного дела для всех.

Отсюда следует, что люди, управляемые разумом, ищущие пользы под руководством разума, не чувствуют влечения ни к чему, чего не желали бы другие люди, а потому они справедливы, верны и честны…

Все, к чему мы стремимся вследствие разума, есть ни что иное, как познание…и то, что ведет к нему.

Люди лишь постольку всегда необходимо сходны между собой по своей природе, поскольку они живут по руководству разума. Такой человек человеку бог…

Пускай сатирики осмеивают дела человеческие, пусть проклинают их теологи, пускай меланхолики превозносят жизнь первобытную, дикую, презирают людей и приходят в восторг от животных, - опыт все-таки будет говорить людям, что при взаимопомощи они гораздо легче могут удовлетворять свои нужды и только соединенными силами могут избегать опасностей, отовсюду им грозящей.

Всякий, следующий добродетели, желает другим того же блага, к которому сам стремится…Ненависть никогда не может быть хороша. Только мрачное суеверие может препятствовать нам наслаждаться. Дело мудреца пользоваться вещами, наслаждаться ими, но не до отвращения…

Каждый по высшему праву природы судит о том, что хорошо и что дурно, по своему заботится о собственной пользе, мстит за себя, и стремится сохранить то, что любит, и уничтожить то, что ненавидит.

Если бы все люди жили по руководству разума, то каждый обладал бы этим своим правом без всякого ущерба для другого.

Общество должно иметь власть предписывать общий образ жизни и устанавливать законы не только посредством разума, который ограничить аффекты не в состоянии, но и путем реально осуществляемых угроз. Такое общество, основанное на законах самосохранения, называется государством, а люди, находящиеся под защитой его права, - гражданами.

В естественном состоянии никто не является господином какой-либо вещи по общему признанию, и в природе нет ничего, про что можно было бы сказать, что оно есть собственность какого-то человека, а не другого, но что все принадлежит всем…

Живущий по руководству разума стремится, насколько возможно, воздавать другому великодушием и любовью даже за его ненависть, гнев, презрение к себе…

Человек свободный ни о чем так мало не думает, как о смерти, а его мудрость состоит  в размышлении о жизни.

Человек разумный никогда не действует лживо и всегда поступает честно.

Руководствующийся разумом человек более свободен в государстве, чем там, где он повинуется только самому себе.

Самое полезное в жизни – совершенствовать свое познание или разум, и в этом состоит высшее счастье человека.

Поэтому нет разумной жизни без познания, и вещи хороши лишь постольку, поскольку они способствуют человеку наслаждаться духовной жизнью, состоящей в познании.

Злом мы называем все, что мешает счастью познания. Последнее же для людей то, что способствует дружбе.

Хотя наши способности  весьма ограничены и их бесконечно превосходит могущество внешних причин, мы будем равнодушно переносить все, что выпадает на нашу долю, если сознаем, что исполнили свой долг, как часть природы, та часть, которая определяется как познавательная способность – лучшая наша часть.

Мы будем стремиться только к тому, что необходимо и находить успокоение только в том, что истинно.

Душа может воображать и вспоминать о вещах прошедших, только пока продолжает существовать ее тело.

Страх – причина, благодаря которой суеверие возникает, сохраняется и поддерживается…

Люди порабощаются суеверием, только пока продолжается страх…

Все то, что когда-либо почиталось из ложного благочестия, ничего из себя не представляет, кроме фантазий и бреда подавленной и запуганной рабской души.

Высшая тайна монархического правления и величайший его интерес заключается в том, чтобы держать людей в обмане, а страх, которым они должны быть сдерживаемы, прикрывать громким именем религии, дабы люди сражались за свое порабощение, как за свое благополучие, и считали не постыдным, но в высшей степени почтенным не щадить живота и крови ради тщеславия одного какого-нибудь человека.

Нам выпало на долю это редкое счастье – жить в государстве, где каждому предоставлена полная свобода суждения и каждому разрешено поклоняться богу по своему разумению. Где милее и драгоценнее свободы ничего не признают…

От прежней религии ничего не осталось, кроме внешнего культа (да и тот, кажется воздается толпой богу более из раболепства, чем из благоговения), и вера теперь стала ничем иным, как легковерием и предрассудком. И каким предрассудком!

 Таким, который превращает людей из разумных существ в скотов, так как совершенно препятствует пользоваться каждому своими свободными суждениями и распознавать истину ото лжи, и которые будто нарочно, по-видимому, придуманы для окончательного погашения света разума.

Я вполне убедился, что Писание оставляет разум совершенно свободным и что оно с философией не имеет ничего общего, но что, как одно, так и другое, опираются на свою собственную пяту.

Предмет познания через откровение – есть ничто иное, как повиновение. «Оно совершенно отличается от естественного познания, как предметом, так и основаниями и средствами и ничего с ним общего не имеет.

Слово «закон», взятое в абсолютном смысле, означает то, что заставляет каждого или нескольких – действовать одним определенным образом, и это зависит или от естественной необходимости или от людского соизволения.

Так как истинная цель законов обыкновенно ясна только для немногих и большинство людей почти неспособна понять её и живет, менее всего согласуясь с разумом, то поэтому законодатели, чтобы одинаково сдерживать всех, мудро объявили другую цель – они пообещали поборникам законов то, что толпа больше всего любит, и, наоборот, пригрозили нарушителям их тем, чего они больше всего боится…

Общество весьма полезно и в высшей степени необходимо не только для того чтобы обезопасить жизнь от врагов, но и для сбережения многих вещей.

Если бы люди не оказывали взаимопомощь друг другу, то им не хватило бы ни умения, ни времени поддерживать и сохранять себя…Ведь не все одинаково ко всему способны… Сил и времени, ни у кого не хватило бы, если бы он один должен был бы и пахать, и сеять, жать, молоть, варить, шить и многое другое. Не говоря уж об искусствах и науках, которые тоже необходимы для совершенствования человеческой природы.

Поэтому ни одно общество не может существовать без власти и силы, а следовательно и без законов, сдерживающих страсти и необузданные порывы людей.

Так как для выводов полезных положений из рассудочных понятий часто требуется длинная цепь рассуждений – а все это редко встречается у людей –то они предпочитают учиться из опыта. Иначе любое учение будет непонятно простому народу т.е. большинству общества. И писание доказывает это теми историями, которые оно рассказывает, не давая определений и приспосабливая текст к пониманию простого люда.

Между верой-богословием и философией нет никакой связи… Кто узнал цель и основания этих двух предметов – хорошо понимает это. Ведь цель философии есть только истина, вера же только повиновение и благочестие.

Затем, основания философии суть общие понятия, и сама она должна заимствовать только из реальной природы; основания же веры суть история и язык, а заимствовать ее основания должно только из Писания и откровения…

Под правом природы я понимаю законы или правила, согласно которым все совершается. Естественное право природы и каждого индивидуума простирается столь далеко, сколь далеко простирается сознательность их могущества.

Если бы люди жили по предписаниям разума и не уклонялись бы в сторону, то право природы, поскольку оно свойственно человеческому роду, определялось бы одной мощью разума. Но люди скорее следуют руководству слепого желания, чем разума; и поэтому естественная мощь или право людей должны определяться не разумом, а тем влечением которым они стремятся сохранить себя.

Ведь человек – мудр ли он или невежествен – есть часть природы, и все то, чем каждый побуждается к действию, должно быть отнесено к мощи природы. Ибо человек – все равно руководствуется ли он разумом или только желанием - действует по законам и правилам природы, т.е. по естественному праву…

Не во власти каждого человека всегда пользоваться своим разумом, но каждый стремится сохранить свое бытие и все, что он делает, он делает по высшему праву природы.

Отсюда следует, что право и строй природы, под которыми все люди рождаются и большей частью живут, не запрещает ничего, кроме того, чего никто не хочет и никто не может: ни распрей, ни ненависти, ни гнева, ни хитростей и ни одно влечение не идет вразрез с этим.

Ведь природа подчинена не законам человеческого разума, которые имеют ввиду лишь сохранение и пользу людей, но и бесконечному числу других составляющих природу тел.

Поэтому,если нам что-либо в природе представляется дурным, нелепым или смешным, то это оттого, что мы не знаем связей природы и нам хочется, чтобы все направлялось по предписанию нашего разума, в то время как то, что разум объявляет злом, есть зло не в отношении порядка и законов всеобщей природы, но лишь в отношении законов одной нашей природы.

Как в естественном состоянии…наиболее мощным и своеправным будет тот человек, который руководствуется разумом, так и то государство будет наиболее мощным, которое зиждется на разуме и  направляется им.

Ибо право государства определяется мощью народа, объединенного как бы единым духом. Но такое единение может быть мыслимо только в том случае, если государство будет стремиться к тому, что здравый разум признает полезным для всех людей.

И потому та верховная власть является наилучшей, при которой люди проводят жизнь в согласии и когда ее права блюдутся нерушимо.

Ибо несомненно, что восстания, войны, презрение или нарушение законов следует приписать не столько злобности подданных, сколько дурному состоянию верховной власти. Ведь люди не рождаются гражданами, а становятся ими…

Когда мы говорим, что та верховная власть является наилучшей, при которой люди проводят жизнь согласно, то разумеем человеческую жизнь, которая определяется не только кровообращением и другими функциями, свойственные всем животным, но преимущественно разумом, истинной добродетелью и жизнью духа.

 

 

ДЖОН ЛОКК (1632 – 1704)

 

Великий английский философ, писатель и политический деятель, известный как основатель либерализма. Родился в семье судейского чиновника. Учился и преподавал в Оксфордском университете. В 1667г. поступил на службу к лорду Эшли (графу Шефтсбери) видному политику Англии, лидеру противников режима реставрации.

Локк становится активным участником борьбы против феодального абсолютизма, некоторое время он занимает административные должности, несколько раз вынужден был эмигрировать во Францию и Нидерланды, одновременно он ведет научную деятельность в качестве естествоиспытателя и философа.

Вскоре после революции 1688 г., когда английским королем стал нидерландский штатгальтер Вильгельм Оранский, Локк возвращается в Англию и опубликовывает там свои философские и политические труды, написанные ранее. Важнейшее из его произведений «Опыт о человеческом разуме», появилось в Лондоне в 1690г., потом были опубликованы «письма о веротерпимости», «Трактаты о государственном правлении» и другие, все на ангийском языке.

Локк разработал эмпирическую теорию познания. Отвергая существование врожденных идей, он утверждал, что все человеческое знание происходит из опыта. Он развил учение о первичных и вторичных качествах и теорию образования общих идей (абстракций). Социально-политическая концепция Локка опирается на естественное право и теорию общественного договора. В педагогике он исходил из решающего влияния среды на воспитание.

 

ОПЫТ О ЧЕЛОВЕЧЕСКОМ РАЗУМЕ

 

…Разум, подобно глазу, дает нам возможность видеть и воспринимать все остальные вещи, не воспринимая себя сам: необходимо искусство и труд, чтобы поставить его на некотором отдалении и сделать его своим собственным объектом наблюдения.

Мой метод. Во-первых, я исследую происхождение тех идей, или понятий, которые человек замечает и сознает, а затем те пути, через которые разум получает их.

Во-вторых, я постараюсь показать, к какому познанию приходит разум через эти идеи, а также достоверность, очевидность и объем этого познания.

В-третьих, я исследую природу и основания веры или мнения. Под этим я разумею наше согласие с каким-нибудь предложением, как истинным, хотя относительно его истинности мы не имеем достоверного знания…

Так как слово-термин «идея», на мой взгляд, лучше других обозначает все, что является объектом мышления человека, то я употребляю его для выражения того, что подразумевают под словами «воображаемое», «понятие», «вид», или того, чем может быть занята душа во время мышления…

Указать путь, каким мы приходим ко всякому знанию, достаточно для доказательства того, что оно не врождённое.

Некоторые считают, что в разуме есть врождённые принципы. Чтобы убедиться в ложности этого предположения, достаточно показать, как люди и без содействия со стороны врожденных запечатлений, и без первоначальных понятий, могут придти к достоверности знаний.

Не менее безрассудно считать некоторые истины природными отпечатками, ибо мы видим в себе способность придти к такому же легкому и достоверному познанию и без того, чтобы они были запечатлены в душе первоначально.

Общее согласие как главный довод. – Ничто не пользуется таким общим признанием, как то, что есть некоторые принципы, как умозрительные так и практические, с которыми согласны все люди.

Отсюда защитники приведенного взгляда заключают, что эти принципы необходимо должны быть с рождения запечатленными и души получают их при начале своего бытия, как все другие, присущие им способности.

Но общее согласие вовсе не доказывает врождённости, если есть другой путь к общему согласию. Положения «Что есть, то есть» и «Невозможно, чтобы одна и та же вещь была и не была» не пользуются всеобщим признанием. Но довод со ссылкой на всеобщее согласие, мне кажется, скорее доказывает, что врожденных принципов нет: ибо нет принципов, которые пользовались бы  признанием всего человечества…

Эти положения не запечатлены в душе от природы ибо они не известны детям, идиотам и другим людям…кто даст себе труд внимательно вдуматься в деятельность сил природы, найдет, что быстрое согласие разума с некоторыми истинами зависит не от прирожденного запечатления и не от рассуждения, а от способности самого разума.

Как разум сам доходит до истин. – Сперва ощущения вводят единичные идеи и по мере того, как разум осваивается с ними, они помещаются в памяти вместе с данными им именами, Так разум наделяется идеями и словами или материалом для своей способности рассуждения.

Идея бога, например, не врождённа. Если бы даже все человечество повсюду имело общее понимание о боге, хотя история говорит нам о противоположном, отсюда не следовало бы, что идея о нём врождённа.

Мнение о врождённых принципах будучи однажды принято, избавляло ленивого от труда искать и останавливало сомневающегося в его исследованиях, касающихся всего, что было однажды названо врождённым.

А для домогающихся роли ученых и учителей было немалой выгодой установить в качестве принципа принципов то положение, что нельзя подвергать сомнению принципы и следует принимать все на веру, на слово без дальнейших исследований…

Обладать авторитетом диктатора принципов и наставника неоспоримых истин и заставлять других на веру принимать за врожденный принцип все, что может служить целям учителя, - это немалая власть над человеком.

Идея – объект мышления. Каждый сознает то, что он мыслит. Находящиеся в уме идеи есть то, чем занят ум во время мышления. Несомненно, что люди имеют в своем уме различные идеи. Все идеи происходят от ощущения или от рефлексии.

Откуда душа получает материал для рассуждения и знания?

На это я отвечаю одним словом: из опыта. Наше наблюдение, направленное на внешние ощущаемые предметы, или на внутренние действия нашей души, воспринимаемые и рефлектируемые нами самими, доставляют нашему разуму весь материал мышления.

            Есть два источника знания, откуда происходят все идеи, которые мы имеем или можем иметь.

            Один источник идей это объект ощущения. Чувственно воспринимаемые предметы, доставляют уму разные восприятия вещей, в соответствии с разными путями, которыми эти предметы действуют на них.

            Другой источник идей – деятельность нашего разума. Когда ум начинает размышлять и рассматривать эту деятельность они доставляют разуму идеи другого рода, которые мы не могли бы получить от внешних вещей.

            Таковы восприятия, мышление, сомнения, вера, рассуждения, познание, желание и вся деятельность ума. Этот источник еще называют «внутренним чувством». Но называя первый источник «ощущением», я называю второй «рефлексией», потому что он доставляет только такие идеи, которые приобретаются умом при помощи рефлексии от своей собственной деятельности внутри себя.

            Идеи бывают простые и сложные. Простые идеи содержат в себе только однообразные представления или восприятия в уме, не распадающиеся на различные идеи. Простые идеи рефлексии– это действия ума в отношении его других идей. Идеи рефлексии также способны быть объектами созерцания, как и идеи, воспринимаемые от внешних вещей.

            Идею восприятия и идею воли мы получаем от рефлексии. Два главных вида деятельности души – это восприятие или мышление и желание или хотение. Сила мышления называется «разумом», а сила желания называется «волею», обе эти силы ума именуются ещё способностями.

            Все, что ум замечает в себе и что является непосредственным объектом восприятия, мышления или понимания, я называю «идеей». Способность, вызывающая в нашем уме какую-нибудь идею, я называю «качеством» предмета, в котором эта способность находится.

            Так снежный ком способен порождать в нас идею белого, холодного и круглого. Поэтому силы, вызывающие в нас эти идеи, поскольку они находятся в снежном коме, я называю «качествами», а поскольку они суть ощущения или восприятия в нашем разуме, я называю их «идеями».

            ПЕРВИЧНЫЕ КАЧЕСТВА. – Среди рассматриваемых таким образом в телах качеств есть, во-первых, такие, которые совсем не отделимы от тела, такие, которые постоянно находятся в каждой частице материи достаточной для восприятия объема, а ум находит, что они неотделимы ни от какой частицы материи…

            Эти качества я называю первоначальными или первичными. Они порождают в нас простые идеи, т. е. плотность, протяженность, форму, движение или покой и число.

            ВТОРИЧНЫЕ КАЧЕСТВА. Такие как цвета, звуки, вкусы и т.д., которые на деле не находятся в самих вещах, но представляют собой силы, вызывающие в нас различные ощущения своими первичными качествами, т.е. – объемом, сцеплением, движением своих частиц и формой, я называю их - вторичными качествами.    

К ним можно бы присоединить ТРЕТИЙ вид, признаваемый лишь за силы, вызывающие в нас то же, что и вторичные качества. Ибо сила огня производит новую окраску или густоту в воске или глине, через свои первичные качества.

Стало быть, в телах имеются три вида качеств.

Во-первых, объем, форма, число, расположение и движение или покой их плотных частиц. Эти качества находятся в телах, воспринимаем ли мы их или нет. Если обнаруживаем их, то получаем через них идею вещи, какова она есть сама по себе, что очевидно для искусственно сделанных вещей. Эти качества первичные

Во-вторых, сила,содержащаяся в теле, способность воздействовать особым образом на наши чувства, благодаря незаметным первичным качествам и в силу этого вызывать различные идеи разных цветов, звуков, вкусов и т.д. Эти качества называются еще чувственными.

В-третьих способность, благодаря строению первичных качеств, производить такое изменение в объеме, форме, сцеплении частиц, движении другого тела, чтобы оно действовало на наши чувства не так, как прежде. Так огонь способен делать свинец жидким. Эти качества называют обыкновенно способностями или «силами».

О СЛОЖНЫХ ИДЕЯХ. Их образует ум из простых идей. Действия, которые ум проявляет в отношении простых идей, бывают трёх видов. 1. Соединение нескольких простых идей в одну сложную. 2. Слияние двух идей, все равно простых или сложных, и сопоставление их друг с другом, чтобы обозревать их сразу, но не соединять в одну. Так ум приобретает все свои идеи отношений. 3. Обособление идей от всех других идей, сопутствующих им в реальной действительности. Это действие называется «абстрагированием» и при его помощи образованы все общие идеи в уме…

Сколько бы ни складывали и разъединяли сложные идеи, как бы не было бесконечно их число и разнообразие, я считаю, возможным свести их к следующим трем разделам:  1. Модусы, 2. Субстанции, 3. Отношения.

«Модусами» я называю такие сложные идеи, которые, как бы они не были соединены, не имеют себе предпосылки самостоятельности их существования, а считаются зависимыми от субстанций, либо свойства последних. Таковы идеи, обозначаемые словами «треугольник», «убийство», «благодарность» и другие.

Простые и сложные модусы заслуживают особого рассмотрения. Некоторые модусы суть лишь разновидности той же простой идеи, например, дюжина или двадцатка, соединение скольких-то отдельных единиц, я их называю простыми «модусами». Они содержатся в границах одной простой идеи. Другие составлены из разных видов…

Субстанции единичные и собирательные – это сочетания простых идей, представляющие различные вещи, где есть одна главная.

Идеи субстанции бывают двух видов, субстанции, существующие отдельно, например, идея человека и овцы, или субстанции соединенные вместе – армия людей…

Последний разряд сложных идей составляет то, что мы называем «отношением», которое состоит в сопоставлении одной идеи с другой.

Получая простые идеи через чувства от внешних предметов или от рефлексии над своими собственными действиями, ум замечает, что многие идеи постоянно находятся вместе. Мы называем такие идеи одним именем «субстанцией», хотя не имеем о ней четких понятий.

Есть 3 вида идей, образующих сложные идеи телесных субстанций, идеи первичных качеств вещей. Таковы величина, форма, число, движение частиц тел. Вторичные качества, зависящие от первых – чувственные качества. В-третьих – идеи отличные от прежних, способные называться активными и пассивными силами.

Реальные идеи сообразуются со своими прообразами, они могут быть разделены на 3 разряда: 1. Реальные или фантастические, 2. Адекватные или неадекватные. 3. Истинные или ложные.

Реальные имеют основания в природе. Нереальные т.е. фантастические не имеют такого основания.

Простые идеи все реальны, т.е. соответствуют реальным вещам. Сложные идеи суть произвольные сочетания… Смешанные модусы, образованные из сообразных друг с другом идей, реальны. Идеи субстанций реальны, когда они соответствуют существованию вещей…

Слова в большинстве своем носят общий характер, являясь общими терминами, абстрагирующими  определенные идеи… Общее и универсальное – это создание разума, они касаются общих знаков – слов или идей…

РЕАЛЬНЫЕ И НОМИНАЛЬНЫЕ СУЩНОСТИ

Сущностью можно считать бытие вещи, как она есть. Так сущностью можно называть реальное внутреннее строение вещей, от которых обнаруживаются их качества. Но иногда сущностью называют отвлеченные идеи, тогда они представляются номинальной сущностью.

В простых идеях и модусах реальная и номинальная сущность тождественны, в субстанциях различны. Так, фигура, в которой  пространство ограничено тремя линиями есть и реальная и номинальная сущность треугольника; это не только отвлеченная идея, с которой связано общее название, но также и истинная  essentia, или «бытие» самой вещи.

Наше познание касается наших идей, так как у ума нет непосредственного объекта…Познание есть восприятие соответствия или несоответствия двух идей. Где есть восприятие, есть и познание. Это соответствие бывает четырех видов: 1.тождество или различие, 2. отношение, 3. Совместное существование или необходимая связь, 4. Реальное существование.

В пределах этих четырех видов соответствия или несоответствия заключается все наше познание.

О СТЕПЕНЯХ НАШЕГО ПОЗНАНИЯ

ИНТУИТИВНОЕ познание – иногда ум воспринимает соответствие или несоответствие двух идей непосредственно через них самих, без вмешательства других идей. Это «интуитивное познание» и такого рода знание – самое ясное и наиболее достоверное.

ДЕМОНСТРАТИВНОЕ познание – когда ум воспринимает соответствия или нет, не непосредственно, а через другие идеи…Именно это мы называем «рассуждением», зависящим от доказательств, через посредствующие идеи «доводы», которые в случае очевидности их и становятся «доказательствами».

ЧУВСТВЕННОЕ познание существования отдельных вещей. – Интуиция и доказательство – это две ступени нашего познания. То, что не достигается ими есть лишь вера или мнение, а не знание по крайней мере для всех общих истин

Итак есть три ступени познания: интуитивное, демонстративное и чувственное, причем для каждого из них существуют особые степени и виды достоверности и очевидности.

 

О СФЕРЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ПОЗНАНИЯ

 

Так как познание состоит в восприятии соответствия или несоответствия наших идей, то отсюда следует, что:  его не может быть больше, чем мы имеем идей.

Мы не можем иметь и знания больше, чем имеем восприятия соответствия или несоответствия идей, через интуицию или сравнение двух идей, с помощью рассуждения и через ощущения.

Интуитивное познание простирается не на все отношения наших идей…Для их измерения иногда необходимы некоторые промежуточные свойства. Это и есть доказательства или рациональное познание.

То же относится и к демонстративному познанию. Ибо наше рациональное познание не может простираться на всю область наших идей. Между двумя разными идеями не всегда можно найти такие промежуточные идеи, которые можно было бы связать друг с другом интуитивным познанием во всех частях дедуктивного рассуждения. А без этого нет познания и доказательства.

Чувственное познание более ограничено, чем другие виды познания, так как не простирается дальше существования вещей, представляющихся нашим чувствам.

Поэтому наше познание более ограничено, чем наши идеи, оно не охватывает всех реально существующих вещей и даже область наших собственных идей.

 

О ВЕРОЯТНОСТИ

 

Вероятность есть видимость соответствия на основании не вполне достоверных доводов. Доказательство есть раскрытие соответствия или несоответствия двух идей через посредство одного или нескольких доводов, находящихся между собой в постоянной и видимой связи.

Вероятность восполняет недостаток познания. Мы не настолько счастливы, чтобы находить достоверную истину во всякой вещи, которую нам приходится рассматривать. Большая часть предположений, о которых мы думаем, такова, что мы не можем приобрести несомненного знания их истинности.

Тем не менее некоторые из них так близко граничат с достоверностью,что мы нисколько не сомневаемся в них и соглашаемся с ними, как если бы они были неопровержимо доказаны. Но здесь существуют различные степени, начиная от чрезвычайной близости к достоверности и доказательству, кончая невероятностью вплоть до невозможности.

 

О ВЕРЕ И РАЗУМЕ

 

Нельзя допускать откровения против ясной очевидности разума. К откровению нужно прислушиваться в вопросах, где разум не может судить или составляет только вероятное суждение.

Ничто, по моему мнению, не может поколебать или опровергнуть ясное знание или же разумным образом заставить человека признать что-нибудь за истину в прямом противоречии с ясной очевидностью его собственного разума.

Ничто противное ясным и самоочевидным предписаниям разума и ничто несовместимое с ним не имеет право быть предложенным или быть признанным в качестве предмета веры, с чем разум не имеет никакого дела.

К разуму следует прислушиваться там, где он может дать достоверное познание. Разум никогда не позволит отбросить большую очевидность в пользу меньшей или поддержать вероятность против знания и достоверности.

Очевидность божественного происхождения какого-либо передающегося по традиции откровения в тех словах, как мы его получаем, и в том смысле, как мы его понимаем, никогда не может быть так ясна и так достоверна, как очевидность принципов разума…

Вера стоит сама по себе и на своих собственных основаниях. Она не может быть снята с этих оснований и помещена на основание познания. Их основания так далеки от того, чтобы быть одним и тем же, или от того, чтобы иметь что-нибудь общее, что, когда вера доведена до достоверности, она разрушается. Тогда это уже более не вера, а знание…

Иногда настаивают  на том, что мы не в состоянии постигнуть, как материя может мыслить. Я допускаю это. Но заключать отсюда, что поэтому бог не мог дать материи способность мышления, - значит утверждать, что всемогущество бога ограничено узкими пределами человеческого разума, и низводить бесконечную силу бога до размеров наших способностей…

Если мы не можем постичь, каким образом материя может ощущать, двигаться, воздействовать на нематериальные существа или приводиться ими в движение, в действительности это значит отрицать силу притяжения и обращение планет вокруг солнца; это значит превращать животных в простые машины без чувств и не признавать в человеке ни чувства, ни произвольного движения…

 

ГОТФРИД ВИЛЬГЕЛЬМ ЛЕЙБНИЦ (1646 – 1716)

 

Великий немецкий философ, ученый-энциклопедист и крупный общественный деятель. Родился в Лейпциге в семье юриста и преподавателя философии местного университета, в котором учился и Готфрид. Позже он отказался от академической карьеры и поступил на службу к Майнцскому курфюрсту. Выполняя ряд научных, политических и дипломатических поручений он совершил несколько путешествий в Париж и Лондон, где усиленно занимался  научной работой.

С 1676 г. Лейбниц находится  на службе у Ганноверского курфюрста в качестве придворного историографа, библиотекаря, а так же политического советника по внешним делам. В историю естествознания Лейбниц вошел как крупнейший математик, разработавший дифференциальное и интегральное исчисление (независимо от Ньютона).

Он усовершенствовал счетную машину Паскаля, решил ряд первостепенных технических проблем своего времени, высказал много полезных идей в области геологии, биологии, юриспруденции языкознания и других наук. Будучи членом лондонского Королевского общества и Парижской академии наук, Лейбниц много занимался организацией научной работы.

Он был основателем и первым президентом Берлинской академии наук. Неоднократно встречался с Петром 1 во время его заграничных поездок в 1711- 1716 годах, выдвигая в беседах с ним идеи распространения научных знаний в России и организации здесь академии наук. Свои философские идеи Лейбниц сформулировал в ряде произведений и множестве писем к самым разным корреспондентам.

К числу важнейших его произведений принадлежат: «Исповедание природы против атеистов» (1668), «Рассуждение о метафизике» (1685), «Новая система природы и связи между субстанциями, а также между душой и телом» (1695), «Новые опыты о человеческом разуме» (1704) – полемическое сочинение против сенсуалистических идей Локка (ввиду смерти последнего в этом году Лейбниц отказывается от публикации своего произведения и оно  увидело свет лишь в 1765 г.)

За несколько лет до смерти автора появились его «Теодицея»  в 1710 г. и «Монадология» в 1714 г. – краткое и популярное изложение идеалистической системы Лейбница. Большая часть его философских произведений написана на французском и латинском языках и лишь незначительная – на немецком.

 

НОВЫЕ ОПЫТЫ О ЧЕЛОВЕЧЕСКОМ РАЗУМЕ

 

Так как «Опыт о человеческом разуме» Локка принадлежит к числу лучших и наиболее ценных произведений настоящего времени, то я решил написать к нему свои замечания.

Хотя автор «Опыта» высказывает множество прекрасных вещей, которые я вполне одобряю, тем не менее, наши системы сильно отличаются друг от друга.

Его система ближе к Аристотелю, а моя к Платону, хотя каждый из нас во многих вопросах отклоняется от учения этих двух древних мыслителей.

Наши разногласия касаются довольно важных вопросов. Дело идет о том, действительно ли душа сама по себе совершенно чиста подобно доске, на которой еще ничего не написали, как это думает Аристотель и наш автор, и действительно ли все то, что начертано на ней происходит исключительно из чувства и опыта.

Или же душа содержит изначально принципы различных понятий и теорий, для пробуждения которых внешние предметы являются только поводом, как это думаю я вместе с Платоном.

Стоики называли эти принципы основными допущениями. Математики называют их общими понятиями. Современные философы дают им другие красивые названия.

А Юлий Скалигер, в частности, назвал их семена вечности или же искрами, как бы желая сказать, что это живые огни, вспышки света, которые обнаруживаются при столкновении с чувствами подобно искрам.

Однако, хотя чувства необходимы для всех наших действительных знаний, они недостаточны, для того, чтобы сообщить их нам полностью, так как дают лишь примеры, т.е. частные или индивидуальные истины.

Но как бы многочисленны ни были примеры, подтверждающие общую истину, их недостаточно, чтобы установить всеобщую необходимость этой самой истины. Ведь из того, что нечто произошло, не следует вовсе, что оно всегда будет происходить таким же образом.

Отсюда следует, что необходимые истины, вроде тех, что встречаются в математике и особенно в арифметике и геометрии – не должны покоиться на принципах, зависящих от свидетельств чувств. Хотя не будь их нам никогда не пришло бы в голову задумываться о них…

Успех опыта служит для нас подтверждением разума примерно так, как в арифметике. Мы пользуемся проверкой, чтобы избежать ошибок при длительных выкладках. В этом заключается также различие между человеческом знаниием и знанием животных. Животные – чистые эмпирики и руководствуются только примерами.

Лишь люди способны к наукам, покоящимся на логических доказательствах. Благодаря этому люди так легко ловят животных, а чистые эмпирики так легко впадают в ошибки.

Действительно, только разум человека способен установить надёжные правила и дополнить то, чего недостает правилам ненадёжным, внося в них исключения, и найдя, наконец, достоверные связи в силу необходимых выводов.

Это дает часто возможность предвидеть известное событие, не обращаясь к опыту по отношению к чувственным связям образов, как это вынуждены делать животные…

   Впрочем, есть тысячи признаков, говорящих за то, что в каждый момент в нас имеется бесконечное множество восприятий без сознания их и рефлексии…

Действие их гораздо более значительно, чем думают. Можно даже сказать, что в силу этих малых восприятий настоящее чревато будущим и обременено прошедшим.

Ничто не происходит сразу, и одно из моих основных и наиболее достоверных положений состоит в том, что природа не делает скачков. Я назвал это законом непрерывности.

В силу этого закона всякий переход от малого к большему и наоборот совершается через промежуточные величины, как по отношению к степеням так и по отношению к частям.

Точно так же никогда движение не возникает непосредственно из покоя и оно переходит в состояние покоя лишь путем меньшего движения…

Я указал даже, что в силу незаметных различий две индивидуальные вещи не могут быть совершенно тождественны и что они должны всегда отличаться друг от друга.

Эта теория опровергает учение о душе – чистой доске, душе без мышления. О субстанции без деятельности,о пустом пространстве, об атомах и даже учение о неразделенных актуально частицах материи, об абсолютном покое, о полном единообразии какой-нибудь части времени, места или материи, о совершенных шарах элемента, возникших из изначальных совершенных кубов и тысячи других выдумок философов, вытекающих из их несовершенных понятий.

Если же мы примем все это за чистую монету и станем думать, что вещи, которые мы не сознаем, не находятся в душе или в теле, то мы совершим такую же ошибку в философии, какую делают в политике, пренебрегая незаметным прогрессом.

Между тем абстракция сама по себе не является ошибкой, лишь бы только помнили, что то, от чего отвлекаются, всё же существует. Но только высший разум, от которого ничто не ускользает, способен отчетливо понять всю бесконечность, все основания и все следствия.

Все, на что мы способны по отношению к бесконечностям – это неотчетливое познание их, а отчетливо мы знаем, по крайней мере, что они существуют.

Есть еще один пункт, по которому я должен разойтись с Локком и со взглядами большинства современных писателей,а именно: я думаю в согласии с большинством древних авторов, что все духи, все души, все сотворенные простые субстанции всегда соединены с каким-нибудь телом и что не существует душ, которые были бы совершенно отделены от них.

У этой теории еще то преимущество. Что она разрешает все философские трудности по вопросу состояния душ, об их вечном сохранении, об их бессмертии и их деятельности.

Различие между состояниями душ оказывается всегда различием между большей совершенностью и менее совершенным и обратно, а это делает их прошлое или будущее состояние столь же доступным объяснению, как и их настоящее…

Между нами имеются, по-видимому, еще разногласия по поводу материи, поскольку наш автор думает, что для движения нужна пустота, полагая, что небольшие частицы материи тверды. Я согласен, что если бы материя состояла из таких частиц, то движение в наполненном пространстве было бы невозможно, как оно невозможно в комнате, наполненной множеством мелких камушков, так что не остается ни малейшего пустого места.

Но мы не признаем этого допущения, в пользу которого, кажется, нет никаких оснований, хотя наш ученый автор решается даже утверждать, что твердость или сцепление небольших частиц составляет сущность тела. Скорее следовало бы представить себе пространство заполненное жидкой материей, способной всячески делиться.

Но нет ни одного тела, которое было бы в максимальной степени твердо или жидко, в нем не найдешь атома, обладающего непреодолимой твердостью и никакой массы, абсолютно безразличной к делению. Миропорядок и, в частности, закон непрерывности делают одинаково невозможным и то, и другое.

Я могу лишь воздать хвалу этому скромному благочестию нашего знаменитого автора, признающего, что бог может сделать более того, что мы в состоянии понять и, что, таким образом, в догматах веры могут заключаться непостижимые для нас тайны.

Но я не желал бы, чтобы в обычном ходе вещей прибегали к чудесам и допускали абсолютно непонятные силы и воздействия. Ведь в противном случае под предлогом божественного всемогущества мы дадим слишком много воли плохим философам.

И если допустим все эти непонятные центробежные силы или притяжения на расстоянии, не будучи, однако, в состоянии понять их, то я не знаю, что может помешать нашим схоластикам говорить, что все происходит просто благодаря «способностям» и защищать свои «интенциональные образы», которые направляются от предметов к нам и находят способ проникать в наши души.

Мне кажется, что наш автор при всей своей рассудительности впадает здесь из одной крайности в другую. В вопросе о деятельности душ он упорствует, когда приходится не допускать то, что недоступно чувствам и он приписывает телам то, что недоступно даже разуму. Он приписывает им притяжение притом на огромных расстояниях; и все это для защиты утверждения, что материя может в естественном порядке мыслить…

Вопрос, по которому он ведет спор с выступившем против него знаменитым прелатом, заключается в том – может ли материя мыслить.

Прежде чем высказать свой собственный взгляд, я замечу на все это, что, разумеется, материя столь же мало способна породить механические ощущения, как и разум, как это признает и наш автор. Действительно, нельзя отрицать того, чего не понимаешь, но я прибавлю к этому, что мы имеем право отрицать то, что абсолютно непонятно и необъяснимо.

Я утверждаю также, что нельзя понять субстанций в их сущности без всякой активности вообще, что активность свойственна их сущности, что, наконец, понимание сотворенных существ не есть мера всемогущества божъего, но что их понятливость или способность понимания, есть мера могущества природы. Так как все, что соответствует порядку, может быть понято каким-нибудь сотворенным существом.

Что же касается мышления и ощущения, они не являются естественными для материи и могут возникнуть в ней лишь двумя способами. Либо если бог присоединит к материи некоторую субстанцию, которой по природе своей свойственно мыслить; а другой – в том, что бог вложит в материю мышление чудесным образом.

Так что в этом вопросе я целиком на стороне картозианцев (сторонников Декарта), за исключением того, что я распространяю это и на животных и думаю, что они обладают ощущением и нематериальными душами, столь же нетленными, как атомы у Демокрита и Гассенди…

Утверждение о нематериальности души имеет, без сомнения, большое значение, так как для религии и нравственности, особенно в наше время, несравненно выгоднее показать, что души бессмертны естественным образом и что было бы чудом, если бы они не были бессмертными, чем утверждать, что они должны умирать…

Наш автор признает возможность доказательства бытия божия и приписывает нематериальности души высшую степень вероятности, которую можно принять за моральную достоверность. Поэтому я думаю, что при его чистосердечии и проницательности он мог бы согласиться с изложенным мною учением, имеющим первостепенное значение для всякой разумной философии.

В противном случае я не вижу, как можно уберечься, чтобы не стать жертвой, либо фанатической философии, спасающей все явления тем, что приписывали их непосредственно богу при помощи чуда, либо варварским воззрениям некоторых философов и врачей прошлого,которые выдумывали для них специальные скрытые качества, наделяя ими домовых или демонов…

Что касается указания на трудность для некоторых народов представить себе нематериальную субстанцию, то ее все-таки легко устранить, перестав говорить о субстанциях, отделенных от материи, которых , по моему мнению, нигде и не существует естественным образом среди сотворенных существ.

 

МОНАДОЛОГИЯ

 

Монада, есть ничто иное, как простая субстанция, которая входит в состав сложных; простая – значит, не имеющая частей.

Необходимо должны существовать простые субстанции, потому что существуют  сложные, ибо сложная субстанция есть ничто иное, как собрание или агрегат простых.

А где нет частей, там нет ни протяженности, ни фигуры и невозможна делимость. Эти-то монады и суть истинные атомы природы, одним словом элементы вещей.

Нечего также бояться и разложения монады, и никак нельзя вообразить себе способы, каким субстанция могла бы естественным путем погибнуть.

По той же причине нельзя представить себе, как может простая субстанция получить начало естественным путем, ибо она не может образоваться путем сложения.

Монады могут получить начало только путем творения и погибнуть через уничтожение; тогда как то, что сложено, начинается или кончается по частям.

Монады не имеют окон, через которые что-либо могло бы войти туда или оттуда выйти.

Каждая монада должна быть отлична от другой.

Всякое сотворенное бытие – и монада – подвержены изменению и это изменение непрерывно.

Естественные изменения монад исходят от внутреннего начала…

Преходящее состояние, которое объемлет и представляет собой множество в едином или в простой субстанции называется восприятием (перцепцией), которую следует отличать от апперцепции или сознания…

Деятельность внутреннего начала, которая производит изменение или переход от одного восприятия к другому, может быть названо стремлением…

Мы в самих себе можем наблюдать в простой субстанции множественность в монаде.

Представление и все, что от него зависит, необъяснимо механическими причинами с помощью фигур и движений.

Только в восприятиях и изменениях могут состоять все внутренние действия простых субстанций.

Всем простым субстанциям или сотворенным монадам можно бы дать название энтелехий, ибо они имеют в себе известное совершенство, самодовление, которое делает их источником их внутренних действий и, так сказать, бестелесными автоматами.

Душами можно называть только такие монады, восприятия которых более отчетливы и сопровождаются памятью…

И так как всякое настоящее состояние простой субстанции, естественно, есть следствие ее предыдущего состояния, то настоящее ее чревато будущим.

Поскольку, проснувшись от бессознательного состояния, мы сознаем наши восприятия, то последние необходимо должны были существовать и непосредственно перед тем, хотя бы мы и вовсе не сознавали их.

Память дает душе род связи по последовательности, которая походит на рассудок, но которую надо отличать от него.

Именно, как мы видим, животные, при восприятии чего-нибудь их поражающего, от чего они имели до этого подобное же восприятие, при помощи памяти ожидают того, что было соединено в этом предшествовавшем восприятии, и в них возбуждаются чувства, которые они тогда имели.

Например, когда собакам показывают палку, они припоминают о боли, которую она им причинила и убегают.

И люди действуют как животные, уподобляясь врачам-эмпирикам, которые обладают лишь практическими сведениями без теоретических.

Но познание необходимых и вечных истин отличает нас от простых животных и доставляет нам обладание разумом и науками, возвышая нас до познания нас самих и бога. И вот это называется в нас разумной душой или духом.

Равным образом через познание необходимых истин и через их отвлечения мы возвышаемся до рефлексивных актов, которые дают нам мысль о том, что называется я.

Наши рассуждения основываются на двух великих началах: начале противоречия, в силу которого мы считаем ложным то, что скрывает в себе противоречие, и истинным то, что противоположно или противоречит ложному.

Есть также два рода истин: истины разума и истины факта. Истины разума необходимы, и противоположное им невозможно; истины факта – случайны и противоположное им возможно.

Точно так же и у математиков умозрительные теоремы и практические правила сведены путем анализа к определениям, аксиомам и постулатам.

И наконец, есть простые идеи, определения которых дать невозможно: есть такие аксиомы и постулаты, словом, первые начала, которые не могут быть доказаны, да и нисколько в этом не нуждаются. Это тождественные положения, противоположное которым заключает в себе явное противоречие.

Последняя причина вещей должна находиться в необходимой субстанции, единой и всеобщей и нет ничего вне ее.

Бог есть первичное единство или изначальная простая субстанция. Все монады составляют его создания и рождаются из беспрерывных излучений божества.

Тварь называется действующей, поскольку она имеет совершенства, и страдающей, поскольку имеет несовершенства, т.е. смутные восприятия.

А так как в идеях бога есть бесконечное множество миров, из которых осуществиться может лишь один, то необходимо достаточное основание для выбора, которое склоняет бога скорее к одному, чем к другому.

Эта причина может лежать только в целесообразности или в степени совершенства этих миров. Мудрость в боге познает его, благость избирает и могущество производит.

Монада постоянное живое зеркало Вселенной. Все дышит взаимным согласием, как говорил Гиппократ. Но в себе самой душа может читать лишь то, что в ней представлено отчетливо.

Хотя каждая монада представляет Вселенную, но отчетливо она представляет только то тело, которое с ней связано.

Всякое органическое тело живого существа есть божественная машина, естественный автомат, который превосходит все автоматы искусственные.

В наималейшей части материи существует целый мир созданий, живых существ…

Во Вселенной нет ничего невозделанного или бесплодного: нет смерти, нет хаоса, нет беспорядочного смешения, разве только по наружному виду.

У каждого живого тела есть господствующая сфера, душа; но члены этого живого тела полны других живых тел, из которых каждое имеет душу.

Не бывает ни душ, совершенно отдаленных от тела, ни бестелесных гениев. Один только бог свободен от тела. И то, что мы представляем рождением, - развитие, а то, что зовем смертью есть свертывание и уменьшение.

Душа следует своим законам, тело – своим и они сообразуются в силу гармонии…

Что же касается духов, или разумных душ, только те, которые избраны, путем зачатия, достигают степени человеческой природы, души, ощущающие ее, возвышаются на степень разума и до преимуществ духов.

Души вообще суть живые зеркала или отображения мира творений, а духи, кроме того, суть отображения самого божества и способны познавать систему Вселенной, являясь в своей области, как бы малым божеством. И бог по отношению к ним не только создатель-изобретатель, но и правитель, отец.

Совокупность всех духов составляет град божий т.е. самое совершенное государство под властью самого совершенного монарха. Этот град божий, эта поистине вселенская монархия есть мир нравственный в мире естественном и представляет собой самое божественное из дел божьих.

Существует совершенная гармония между царством причин действующих и царством причин конечных.

Можно сказать еще, что бог, как зодчий, во всем удовлетворяет бога, как законодателя, и что таким образом, грехи должны нести свое возмездие в силу порядка природы. И что точно так же добрые деяния будут снискивать себе награды…

Наконец, под этим совершенным проявлением все должно выходить ко благу добрых т.е. тех, кто в этом великом государстве всем доволен, кто доверяет провидению, исполняет свой долг, кто любит и подражает творцу всякого блага…

Если бы мы могли в достаточной мере понять порядок Вселенной, то мы нашли бы, что он превосходит все пожелания наилучших, и что нельзя сделать его еще лучше, чем он есть…

 

ПЬЕР БЕЙЛЬ  (1647 – 1706)

 

Французский публицист и философ-скептик. Родился в семье протестантского пастора.В связи с репрессиями против гугенотов в 1681 году был вынужден покинуть Францию и поселился в Голландии, где и умер. В молодости Бейль перешел в католицизм, но вскоре вернулся к кальвинизму.

Первое крупное произведение – «Разные мысли, изложенные в письме к доктору Сорбонны, по случаю появления кометы в декабре 1680 года». В нем Бейль высказывает свою точку зрения по вопросам философии, религии и морали.

В 1684 – 1687 гг. Бейль издавал журнал «Новости литературной республики», в котором публиковались рецензии на новые книги по философии и различным наукам.

Главное произведение Бейля – «Исторический и критический словарь» – вышел в свет в1697 году (второе, расширенное издание - в 1702 г.). «Словарь» включает 2044 статьи, посвященные  в основном историческим деятелям, философам, писателям, ученым и библейским персонажам.

В этих статьях Бейль выражает свои взгляды по наиболее острым вопросам философии, истории, религии и политике. Все произведения Бейля написаны на французском языке. Его книги оказали большое влияние на развитие свободомыслия в Европе.

 

ВЕРА И РАЗУМ

 

Истинно верующий христианин, который хорошо познал дух своей религии, не надеется приспособить ее к афоризмам Ликея Аристотеля. Он не способен опровергать возражения разума только при помощи сил разума.

Он хорошо знает, что естественное несоразмерно сверхестественному и что потребовать от философа того, чтобы он рассматривал как находящееся на одном уровне и соответствующие друг другу таинства Евангелия и аксиомы аристотеликов, - значит потребовать от него того, чего не терпит природа вещей.

Нужно непременно выбрать между философией и Евангелием: если вы хотите верить в то, что очевидно и соответствует обычным представлениям, обратитесь к философии и откажитесь от христианства; если вы хотите верить в непостижимые таинства религии, обратитесь к христианству и откажитесь от философии.

Ибо невозможно обладать одновременно очевидностью и непостижимостью; сочетание этих двух вещей еще более невозможно, чем сочетание свойств четырехугольной и круглой фигуры…

Кроме того, истинный христианин, сведущий в свойствах сверхъестественных истин и неуклонно придерживающийся принципов соответствующих Евангелию станет лишь смеяться над ухищрениями философов и прежде всего скептиков пирронистов.

Вера поставит его выше области, где господствуют бури диспута…Всякий христианин, который позволяет привести себя в замешательство возражениями неверующих и находит в них повод к смирению, попадает в ту же яму, что и они…

Воззрение будто взгляд, переходящий из века в век, от поколения к поколению, не может быть всецело ложным, - чистейшая иллюзия.

Если только исследовать причины,в силу которых среди людей устанавливаются определенные мнения, и причины, в силу которых эти мнения, переходя от отца к сыну, увековечиваются, то станет ясно, что нет ничего менее разумного, чем воззрение будто древние взгляды не могут быть ошибочными.

Со мной, несомненно, согласятся, что народу легко внушить определенные ложные мнения, согласующиеся с предрассудками, усвоенными народом с детства, или с его страстями; таковы все указания о том, что предвещают те или иные явления. Я не требую большего, так как этого достаточно, чтобы увековечить данные мнения.

Ведь, за исключением нескольких философских умов, никто и не подумает проверить, верно ли то, что говорят. Каждый предполагает, что когда-то это проверили и что древние приняли достаточно мер против заблуждения, а затем дело каждого передать все это как нечто непреложно верное своему потомству…      

Я считаю, что никто не станет оспаривать истинность следующего принципа: все совершаемое вопреки голосу совести есть грех, так как очевидно, что совесть – это свет, говорящий нам, что то-то хорошо или дурно, и нет вероятности, чтобы кто-нибудь усомнился в таком определении совести.

Не менее очевидно, что всякое создание, которое судит о каком-то поступке, хорош он или дурен, предполагает, что существует закон или правило, касающееся честности или бесчестности поступка.

И если человек не атеист, если он верит в какую-то религию, он обязательно предполагает, что этот закон и это правило – в боге. Отсюда я заключаю, что совершенно все равно сказать ли: моя совесть судит, что такой-то поступок хорош или дурен, или сказать: моя совесть судит, что такой-то поступок нравится или не нравится богу.

Мне кажется, что это положение все признают истинным…Поэтому первая и самая необходимая из всех наших обязанностей заключается в том, чтобы не поступать вопреки тому, что внушает нам совесть и всякий поступок, совершённый вопреки совету совести в высшей степени плох.

Когда человек  истинным образом не обратился к богу и не обладает сердцем, освященным благодатью святого духа, то для него познание бога и провидения слишком слабый барьер, чтобы сдержать страсти, и поэтому его страсти так же беспутно свирепствуют, как они свирепствовали бы и без упомянутого познания.

Все, что может произвести такое познание, сводится к выполнению внешних обрядов, которые, как полагают, могут примирить людей с богами. Это познание бога может принудить строить ему храмы, приносить ему жертвы, возносить молитвы или совершать иные поступки такого же рода, но оно не может принудить отказаться от преступной страсти, вернуть имущество, добытое нечестивыми путями, подавить в себе похоть.

А поскольку похоть – источник всех преступлений, то очевидно, что раз она владеет идолопоклонниками так же, как атеистами, то  идолопоклонники должны быть так же способны предаваться всевозможным преступлениям, как и атеисты; и что как те, такт и другие не могли бы образовать общество, если бы узда более сильная, чем религия, а именно человеческие законы, не укращала их разврат.

Это показывает, как мало оснований говорить, будто неясное, туманное познание проведения способствует уменьшению испорченности человека. Не этим исправляются обычаи: они в  гораздо большей мере носят физический, чем моральный характер...  Лишь истинная религия… обращает человека к богу, заставляет его бороться со своими страстями и делает его добродетельным. Но и такой религии это не удается в отношении всех, кто ее исповедует.

Ибо большая часть людей, исповедующих эту религию, настолько погрязла в пороке, что если бы человеческие законы не наводили порядок, то все общества, состоящие из христиан, немедленно погибли бы.

И я уверен, что не было бы ничего чудесного в том, что такой город, как Париж, был бы доведен за пятнадцать дней до самого печального состояния на свете, если бы там не стали применять против порока никаких иных средств, кроме увещевания проповедников…

Не осмеливаясь спорить с богом, мудрость которого может допустить или не допустить что-то в разное время, можно сказать, что христианство ХV1 века не имело право надеяться на ту благосклонность и защиту бога, что и христианство первых трех веков.

Прежнее христианство было религией благодушной, мягкой, терпимой, рекомендовавшей подчиняться суверенам и не стремиться завладеть троном при помощи мятежа. Христианство же ХV1 века, больше не было таким; это была кровавая религия, несшая смерть, привыкшая к резне на протяжении пяти или шести веков. Эта религия исказила выработанные в течении долгого времени нормы поведения и действия, оружием уничтожая все, что ей оказывало сопротивление.

Костры, палачи, ужасный трибунал инквизиции, крестовые походы, папские грамоты, вынуждающие людей к бунту, крамольные проповедники, конспирация, убийства государей были обычными средствами, которыми эта религия пользовалась против тех, кто не подчинялся ее приказам.

 

ОБ АРИСТОТЕЛЕ

 

Аристотель, прозванный философом из философов, является основателем школы, которая пережила и в конце концов поглотила все прочие школы. Это не означает, что она не имеет поражений, неудач. В нынешнем ХV11 веке она подвергается особенно сильным потрясениям.

Но католические богословы, с одной стороны, и протестантские – с другой прибегают к ее помощи, пользуясь ею как маяком, и они так укрепились в своей борьбе против новых философов, которую ведут, опираясь на поддержку светских властей, что нет никаких признаков того, что школа Аристотеля скоро утратит свое господство…

С цитатами Аристотеля обращаются подобно тому, как в богословских школах относились к Священному писанию. Парламенты, запретившие всякую философию, кроме аристотелевской, могут быть скорее извинены, чем теологи.

Ведь независимо от того, убеждены члены парламентов, в том, что данная философия лучше всех, или они так не думают, но забота о благе общества могла побудить их запретить новые взгляды из опасения, что академические споры, распространят вредное влияние и нарушат общественное спокойствие.

Но больше всего должно изумить умных людей то, что философские теории Аристотеля так вскружили головы профессорам, что даже самые слабые из его работ «Логика» и «Физика» признаются ими до сих пор достойными шедеврами.

Надо впрочем отдать справедливость самым ослепленным сторонникам Аристотеля, что в той области, в которой он противоречит христианству, они его покинули. Этот вопрос важен в высшей степени, поскольку Аристотель утверждал вечность Вселенной и не верил, что проведение распространяется на все существа в подлунном мире.

Что касается бессмертия души, то неизвестно, признавал ли он его… В конце концов не следует удивляться, что перипатетизм, такой, каким его преподают в течении многих веков, находит так много последователей и что его интересы считаются неотделимыми от интересов богословия.

Ведь он вырабатывает в уме привычку соглашаться с тем, что лишено очевидности. Это единство интересов должно быть для перипатетиков залогом бессмертия их школы, а для новых философов – основанием для уменьшения их надежд; к тому же есть  идеи Аристотеля, которые отвергнуты современными философами и которые необходимо одобрить…

Заметьте, я не отрицаю, что в «Логике» и «Физике» Аристотеля есть много такого, что указывает на возвышенность и глубину его гения. Можно с этим соглашаться и в то же время считать преувеличенным его восхваления. В «Физике» есть ряд вопросов, которые он освещает как большой мастер. Но в целом это произведение ничего не стоит.

Главная причина этого в том, что Аристотель сошел с пути, которого держались самые превосходные физики, занимавшиеся философией до него. Они полагали, что изменения, совершающиеся  в природе, представляют собой лишь новые расположения частиц материи. Они не признавали возникновения в строгом смысле слова. Это учение Аристотель отверг, и поэтому он сбился с пути.

Если в ХV11 веке физика блестяще восстановлена, то это произошло лишь благодаря восстановлению древних первоначал, т.е. посредством обращения к очевидности потому, что было исключено учение о возникновении огромного числа сущностей, о которых наш разум не имеет никакой идеи, и еще потому, что ученые сосредоточили свое внимание на форме, движении и положении частиц материи – на всех тех вещах, которые воспринимаются ясно и отчетливо.

 

 

ДЖОН ТОЛАНД  (1670 – 1722)

 

Видный английский философ, материалист. Родился в Северной Ирландии, учился в университетах Глазго и Эдинбурга, а затем и в Лейденском университете (в Нидерландах). Толанд жил также в Германии и других европейских странах. Он написал ряд философских произведений в основном на английском языке и несколько на латинском.

Среди его сочинений наиболее значительно - «Письма к Серене» (1704), Серена – прусская королева София-Шарлотта, по приглашению которой Толанд посетил Берлин в 1701 году (она была также активной корреспонденткой Лейбница). Кроме этого известны его произведения: «Адеисидемон» (1708), «Назарянин, или Иудейское, языческое и магометанское христианство» (1718), «Клидофорус» (1720), «Пантеистикон» (1720).

В своих книгах Толанд развивал учение о единстве движения и материи, отстаивал идею материальности вечной и бесконечной Вселенной. Он подверг критическому анализу учение Спинозы о субстанции и атрибутах.

 

МЫСЛИ И АФОРИЗМЫ

 

Спиноза, который сам в своей «Этике» ставит себе в заслугу, что выводит все вещи из их первопричин, не объяснил, каким образом материя приводится в движение и как оно сохраняется. Он не признал бога первым двигателем, не доказал и даже не предположил, что движение является атрибутом материи и вообще не разъяснил, что такое движение.

Отсюда я заключаю, что его система в целом неверна и лишена какого бы то ни было основания, что она не продумана и несостоятельна в философском отношении.

Что же это за «движущая сила», где она пребывает – в материи или вне нее, каким способом она движет материю, каким образом переходит из одного тела в другое, как разделяется между многими телами, пока остальные пребывают в покое? Подобных загадок тысячи.

Поэтому, будучи не в состоянии отыскать в природе такую реальность, определить, является ли она телом или духом, такие философы бывают вынуждены в конце концов прибегнуть к богу и утверждают, что он, первоначально сообщивший материи движение, и поныне порождает и сохраняет его и что он фактически соучаствует в каждом движении во Вселенной…

Как замечает Цицерон, когда философы не знают о причинах какого-либо явления, они немедленно призывают на помощь божество, что решительно ничего не объясняет, а только прикрывает их собственную нерадивость и недальновидность. Допустить же какую-нибудь другую причину, кроме непосредственного вмешательства бога, для такого явления, которого они не в состоянии понять, не позволяет им тщеславие.

Итак, я утверждаю, что движение есть существенное свойство материи, иначе говоря, оно столь же неотделимо от ее природы, сколь неотделимо от нее протяжение, и что оно должно входить составной частью в ее определение…

Подобно тому,как мы различаем в материи количество отдельных тел и протяжение целого – таким же образом, чтобы быть лучше понятым, я хотел бы движение целого называть активностью, а пространственное движение, будь оно прямое или круглое, быстрое или медленное, простое или сложное, по-прежнему называть движением.

Это последнее является лишь некоторым изменчивым определением активности. Которая всегда, в целом и в каждой части, одна и та же и без которой движение не может принимать никаких модификаций. Я отрицаю, что материя есть или когда-либо была бездейственной, мертвой глыбой, находящейся в состоянии абсолютного покоя, чем-то косным и неповоротливым…

Только такое понимание объясняет сохранение количества движения во Вселенной, лишь оно одно показывает ненужность и невозможность пустоты, без него понятие материи не может быть определено как следует, оно разрешает все затруднения касательно движущей силы и все прочие…

Движение – существенное свойство материи, активность должна входить в ее определение и выражать ее сущность. Вся материя в природе, во всех своих частях и частицах всегда была в движении и вовсе не может быть в другом состоянии. Частицы, заключенные внутри самых плотных и массивных скал, в сердцевине железных брусьев или золотых слитков, так же находятся в состоянии непрестанного движения, как частицы огня, воды или воздуха, хотя они движутся не по одинаковым законам…

Общепризнанная делимость материи также неопровержимо доказывает, что материя не может быть мыслима без движения, так как именно движение делит ее на разные части. Движение в той же мере предполагает делимость, как и протяжение и, следовательно, то и другое равно существенны для материи.

Если вы попытаетесь отделить движение от материи, ваше представление о ней сведется к представлению ваших предшественников, для которых первичная материя была совершенно ничем…Но как только вы убедитесь, что материя в такой же мере активна, как протяженна, все ваши затруднения по поводу пустоты исчезнут сами собой.

Хотя мировая материя повсюду одна и та же, она мыслится разделенной на бесчисленные множества отдельных систем и вихрей, зависящих друг от друга и от целого по положению своих центров, по своей структуре, форме и взаимной связи.

Наше Солнце, например, является  центром одной из крупных  систем, к которой относятся все движущиеся вокруг него планеты. Земля в свою очередь разделена на атмосферу, сушу, воду и другие главные части, а те – на людей, птиц, животных, деревья, растения и тысячи других предметов.

И так как все они являются звеньями одной общей цепи, то их материя переходит из одного в другое и обратно. В процессе непрестанных круговоротов: земля превращается в воду, вода в воздух, воздух в огонь а зетем обратно и так без конца. Животные, которых мы уничтожаем, способствуют нашему сохранению до тех пор, пока мы сами не разрушимся, превратившись в траву, воду, воздух или что-нибудь иное. Каждое существо живет разрушением другого.

Все части Вселенной находятся в этом непрестанном движении разрушения и созидания. Наши тела, как бы мы себя не обольщали противным, ничем не отличаются от тел других живых существ; подобно последним они увеличиваются  и уменьшаются, посредством питания и выделения, роста и разных других процессов.

Мы находимся в постоянном течении, как река, и с полным разложением нашего тела после смерти войдем составными частями в тысячу других предметов. Частицы материи не связаны ни с какой определенной фигурой или формой, но постоянно теряют и меняют свои фигуры и формы; они находятся в непрестанном движении, стираются, изнашиваются, раздробляются…

Весь облик земли в каждый момент являет нашим глазам эти изменения. И, будучи лишь различными видами движения, они служат тем самым неоспоримым свидетельством некой всеобщей активности, а изменения в частях не влекут за собой никакого изменения Вселенной, ибо переходы и превращения материи не увеличивают и не уменьшают ее общего количества.

Потеряв одну какую-нибудь форму, вещь тотчас обретает другую, как бы исчезая со сцены в одном костюме, с тем чтобы тотчас появиться на ней в другом. И это обуславливает вечную юность и силу мира, который не знает дряхлости и упадка, как то безрассудно воображали некоторые вопреки не только разуму но и опыту…

Принимая все это во внимание, приходишь к выводу, что на всей земной поверхности нет ни одной частицы материи, которая не была бы в свое время частью человека. И это справедливо по отношению не только к людям, но в равной мере и ко всем видам животных и растений. Так что можно с полной достоверностью утверждать, что всякая материальная вещь есть совокупность всех вещей и что эта совокупность является  чем-то единым.

После всего сказанного легко заключить, что активность есть существенное свойство материи и что абсолютный покой, на котором строилось понятие о бездеятельной и безжизненной материи, совершенно разрушен и изобличен как пустой вымысел.

Что движение принесено в материю извне, что материя состоит из отдельных м независимых частей, что существует пустота, или бестелесное пространство, - это не единственные ошибочные взгляды, порожденные понятием абсолютного покоя.

Многие философы, которые были даже наименее суеверны и наиболее пристально всматривались в природу вещей, учили, что одушевлена вся материя: каждая частица воздуха, воды, дерева, камня, так же как человек и как все бытие в целом.  К этому ошибочному мнению они пришли, считая жизнь чем-то отличным от органического тела. Но эта мнимая всеобщая одушевленность совершенно не нужна, ибо материя обладает движением сама по себе и реального покоя не существует.

Философы, стоящие на точке зрения одушевленности всей материи, делились на разные школы…Одни, как стоики, считали эту всеобщую жизнь душой мира, сопряженной с материей и насквозь проникающей ее всю и каждую ее часть, причем представляли ее себе телесной, хотя и бесконечно более тонкой, чем остальные тела.

Наоборот, мировая душа платоников была нематериальна и чисто духовна. Другие как Стратон из Лампсака и современные гилозоисты, учат, что частицы материи наделены жизнью и до некоторой степени мыслью, т.е. способностью восприятия, но без рефлексии. Гераклит в древности и Спиноза в новое время присоединили к этим свойствам ум, или рефлексию, не объяснив, однако, почему сознание человека находится только в одном месте, в голове.

Но наиболее распространенное заблуждение, порожденное предполагаемое бездеятельностью материи, заключается в понятии бесконечного, протяженного и в то же время бестелесного пространства… Понятие пустого пространства было создано, чтобы объяснить возможность движения пассивной материи (в качестве места, где оно могло бы происходить)…

Я не хочу сказать, что материя не имеет других существенных свойств, кроме этих трех – протяжение, плотности и активности; но я убежден, что при надлежащем совместном рассмотрении этих свойств мир материальных явлений может быть объяснен гораздо лучше, чем это было сделано до сих пор. Совершенно ясно, что в материи эти атрибуты могут быть отделены друг от друга только мысленно. А в природе они связаны неразрывно.

Активность есть причина всех пространственных движений, изменений и многообразия в материи. А носительницей и мерой возникающих при этом расстояний является протяжение. От плотности зависит сопротивление, импульс и продвижение тел, но они проявляются в протяжении лишь благодаря активности. Плотность, протяжение и активность – три разных понятия, но это  только разные способы рассмотрения одной и той же материи. Причем плотность предполагает разнообразие, протяженность – бесконечность, и активность – вечность.

 

 

ЖАН МЕЛЬЕ  (1664 – 1729)

 

Французский философ-материалист, атеист, революционный демократ и коммунист. Сын деревенского ткача, Мелье по настоянию родителей стал сельским священником. Выступая в течение многих лет с проповедью религиозных идей, опасаясь репрессий, Мелье лишь чувствуя приближение смерти, закончил свое единственное и весьма обширное произведение «Завещание».

В рукописных копиях оно получило широкое распространение уже вскоре после смерти автора. В своем «Завещании» автор подверг острой критике феодально-абсолютистские порядки и выдвинул проект идеального коммунистического общества. «Завещание» Мелье сыграло огромную роль в становлении идеологии и философии французского Просвещения и в назревающей буржуазной революции конца ХV111 века.

 

МАТЕРИАЛИЗМ МЕЛЬЕ

 

Прежде всего, что касается красоты, порядка и совершенства в произведениях искусства, то нужно согласиться, что их красота и совершенство с необходимостью доказывают существование, силу, могущество, мудрость, ловкость и т. д. мастера, который их сделал, потому что ясно, что они не могли бы сами сделаться такими, если бы не приложил к ним руку великий искусный мастер.

Но с такою же необходимостью надо признать, что красота, порядок и совершенство, которые естественным образом обнаруживаются в произведениях природы, т.е. в произведениях мира, нисколько не являют собой и не доказывают существования, а следовательно, и могущества или мудрости какого-нибудь иного мастера или мастерицы, кроме самой природы, которая создает все, что только можно видеть самого прекрасного и самого дивного.

Ибо в конце концов, что бы там ни говорили наши богопоклонники, они безусловно должны признать одно из двух: либо бесконечные совершенства, которые они приписывают своему богу, показывают, что он сам был создан кем-то другим, либо приписываемые ему совершенства этого не доказывают.

Если они скажут, что бесконечные совершенства, которыми они наделяют своего бога, доказывают, что он сам был создан кем-то другим, то на этом основании им придется далее утверждать, что бесконечное совершенство этого другого доказывает также, что он создан еще кем-то другим, тот еще кем-то и т. д., восходя от причины к причине и от богов к богам до бесконечности.

А это было бы совершенно смешно и нелепо и этого не хотели бы утверждать наши боголюбы. Я хорошо знаю, что не легко представить себе, что заставляет материю двигаться, что заставляет ее двигаться тем или иным образом, с той или иной силой или скоростью. Я не могу понять возникновение и действенное начало этого движения, признаюсь в этом.

Но я не вижу, однако, никакого препятствия и никакой нелепости в том, чтобы приписывать это самой материи. Я не вижу, чтобы можно было найти в этом какой-нибудь абсурд, и даже сторонники противоположной системы не могли бы найти его.

Нам могут лишь возразить, что тела большие либо малые, не имеют в самих себе силы двигаться, потому что, как говорят, нет никакой необходимой связи между их представлением о телах и их представлением о движении.

Но, конечно, это ничего не доказывает, ибо даже если бы не видно было никакой необходимой связи между представлением о теле и о движущей силе, то из этого еще не следует, чтобы такой связи не было.

Незнание природы какой-нибудь вещи нисколько не доказывает, что этой вещи не существует, но нелепости и явные противоречия, которые с неизбежностью вытекают из положенного в основу ложного начала, - убедительное доказательство ложности этого начала.

Итак, невозможность представить себе и доказать разумными доводами, что материя сама в себе обладает силой двигаться, не есть доказательство, что она этой силы не имеет; напротив, нелепости и явные противоречия, которые вытекают из гипотезы сотворения мира, как я уже сказал, являются убедительным доказательством ложности этой гипотезы.

И так как несомненно, что материя движется и никто не может этого отрицать или в этом сомневаться, если только не стать завзятым скептиком-пирронистом, то отсюда с необходимостью следует, что материя в самой себе имеет свое существование и свое движение или же получила то и другое из какого-нибудь другого источника…

Таким образом, она имеет в самой себе свое существование и свое движение, и, следовательно, нет необходимости искать вне ее принцап ее существования и движения.

Следует, кстати сказать, относительно мнимой духовности души, что если бы она была духовной, как это утверждают наши христопоклонники, у нее не было бы ни тела, ни частей, ни формы, ни облика, ни протяжения и, следовательно, она не представляла бы собой ничего реального.

Но душа есть нечто реальное и субстанциональное, так как она одушевляет тело и сообщает ему силу и движение; ибо нельзя сказать, что ничто или нечто несуществующее одушевляет тело и сообщает ему силу и движение. Стало быть, душа есть нечто реальное и субстанциональное, и, следовательно, она должна быть телом и материей, должна иметь протяжение, потому что ничто реальное и субстанциональное не может быть без тела и протяжения.

Очевидное доказательство этого заключается в том, что невозможно составить себе никакого представления о существе, которое совершенно не имело бы тела или материи и протяжения. Точно так же жизнь и смерть, красота и уродство, здоровье и болезнь, сила и слабость живых тел - суть лишь модусы или модификации материи, равно как и протяжения.

Бесспорно можно считать твердо и верно установленным, что, хотя наши мысли, наши познания и наши ощущения не имеют ни круглой, ни четырехугольной формы, неделимы в длину или в ширину, тем не менее они всецело лишь видоизменения материи; следовательно, наша душа представляет собою лишь более тонкую и более подвижную материю в нас сравнительно с другой, более грубой материей, которая составляет члены и видимые части нашего тела.

Если сколько-нибудь вникнуть в дело то, ясно и очевидно, что наша душа не является ни духовной, ни бессмертной, как об этом трактуют наши картезианцы. Если спросить, что становится с этой подвижной и тонкой материей в момент смерти, то можно не колеблясь сказать, что она моментально рассеивается и растворяется в воздухе, как легкий пар и легкий выдох или приблизительно так же, как пламя свечи незаметно угасает само собою за отсутствием того горючего материала, которым оно питается.

 

КРИТИКА СОЦИАЛЬНОЙ НЕСПРАВЕДЛИВОСТИ

 

Уже достаточно времени простой народ безжалостно обманывают всякого рода идолопоклонством и суевериями; достаточно времени богатые и сильные мира сего грабят и угнетают бедный люд; пора открыть ему глаза и показать всю правду.

Если, как нам говорят, в прежние времена необходимо было внушать людям религиозные измышления и суеверия для того, чтобы смягчить грубый и дикий нрав человека и легче держать людей в узде, то в настоящее время, несомненно, еще более необходимо разоблачать все эти побасенки, так как лекарство стало со временем хуже самой болезни.

Вот задача для всех умных людей! Самые образованные и просвещенные должны серьезно поразмыслить над ней и приложить все усилия к этому важному делу, всюду освобождая народ от его заблуждений, насаждая ненависть и презрение к насилиям со стороны сильных мира сего и побуждая угнетенных сбросить невыносимое иго тиранов.

Просвещенные люди должны убедить всех в следующих двух важных истинах: для совершенствования в тех областях, которые полезны для общества и которым стоит посвящать себя, надо следовать только голосу разума; для установления хороших законов необходимо следовать только правилам человеческого благоразумия и мудрости, т.е. честности, правде и естественной справедливости, не останавливаясь попусту на баснях обманщиков и на идолопоклоннической практике боговеров; это даст всем людям в тысячу и тысячу раз больше благ, больше удовлетворения и спокойствия телесного и душевного, чем все ложные правила и вздорные обряды их суеверных религий.

Однако никто не берется за эту просветительскую работу среди народа, вернее, не решается на это, а если кто решается, то его книги и писания не получают широкой гласности. Их никто не видит, их умышленно устраняют и скрывают от народа для того, чтобы они не открыли ему, как его обманывают и держат в заблуждении; зато народ кормят писаниями множества невежд и лицемеров-обманщиков, которые под личиной благочестия поддерживают и умножают обман, суеверия и заблуждения.

Первым злом является огромное неравенство между различными положениями людей: одни как бы рождены только для того, чтобы деспотически властвовать над другими и вечно пользоваться всеми удовольствиями жизни; другие, наоборот, словно родились только для того, чтобы быть нищими, несчастными и презренными рабами и всю жизнь изнывать под гнетом нужды и тяжелого труда.

Такое неравенство глубоко несправедливо, потому что оно отнюдь не основано на заслугах одних и на проступках других; оно ненавистно, потому что, с одной стороны, лишь внушает гордость, высокомерие, честолюбие, тщеславие, заносчивость, а с другой стороны, лишь порождает чувства ненависти, зависти, гнева, жажды мщения, сетования и ропот.

Все эти страсти оказываются впоследствии источником и причиной бесчисленных зол и злодеяний, существующих в мире. Последних, несомненно, не было бы, если бы люди установили между собой правильное соотношение, необходимое лишь для установления и сохранения между ними справедливого подчинения, а не для тиранического властвования одних над другими.

Все люди равны от природы. Они все в равной степени имеют право жить и ступать по земле, в равной степени имеют право на свою естественную свободу и свою долю в земных благах. Все должны заниматься полезным трудом, чтобы иметь необходимое и полезное для жизни.

Но люди живут в обществе, а так как общество (или община) пока не благоустроено и не способно сохранять добрый порядок без наличия некоторой зависимости и подчинения, то для блага человеческого общества безусловно необходимо, чтобы была между людьми некоторая определенная зависимость и подчинение одних другим.

Но вместе с тем эта зависимость и подчинение должны быть справедливы и соразмерны, т. е. они не должны допускать чрезмерного возвышения одних и чрезмерного принижения других, гордыни одних и попрания других, предоставление слишком многого одним и лишения всего других.

 Одним словом, сосредоточение у одних всех благ и удовольствий, а у других – всех тягот, забот, тревог и неприятностей жизни – явно несправедливы и ненавистны. Такая зависимость и такое подчинение противны праву, данному самой природой…

Хотя на первый взгляд религия и политика столь противоположны и противоречат одна другой по своим принципам, на самом деле они неплохо уживаются друг с другом, как только заключат между собой союз и дружбу; можно сказать, что с этого момента они уживаются между собой, как два вора карманника, которые защищают и поддерживают друг друга.

Религия поддерживает даже самое дурное правительство, а правительство в свою очередь поддерживает даже самую нелепую, самую глупую религию. Священники призывают свою паству под страхом проклятия и вечных мук повиноваться начальству, князьям и государям как власти, поставленной от бога.

В свою очередь государи заботятся о престиже священников, наделяют их жирными бенефициями и богатыми доходами, поддерживая их в пустых и шарлатанских функциях их богослужения и заставляют народ считать святым и священным все, что они делают и чему они учат, - все это прикрывается благовидным предлогом религии и служения богу.

Вот вам еще один способ, при помощи которого воцарились в мире обман, заблуждения, суеверия, иллюзии, мистификации, продолжающие существовать к великому несчастью народов, изнывающих под их тяжким бременем.

 

ПУТИ ДОСТИЖЕНИЯ НОВОГО ИДЕАЛА

 

Поймите же добрые люди, что заблуждения и суеверия вашей религии и тирании ваших царей и всех тех, кто управляет вами под сенью их власти, являются роковой и проклятой причиной всех ваших зол, тягостей, тревог и бедствий.

Вы будете гораздо счастливее, если избавитесь от того и другого нестерпимого ярма – от гнета суеверия и от гнета тирании – и будете управляться только добросовестными и мудрыми управителями.

А поэтому если у вас мужественное сердце и если вы желаете освободиться от ваших зол, то стряхните с себя окончательно иго тех, которые вас угнетают, стряхните с себя по дружному соглашению иго тирании и суеверия, с общего согласия отвергните всех ваших лживых священников, всех ваших монахов и тиранов, с тем чтобы поставить на их место добросовестных, умных и дальновидных управителей, способных мирно управлять вами, способных отправлять правосудие и неусыпно блюсти общественное достояние и спокойствие людей, которым вы пожелаете добросовестно повиноваться.

Ваше благополучие находится в ваших руках. Ваше освобождение будет зависеть только от вас, если вы сумеете все договориться друг с другом. У вас есть все необходимые средства и силы, чтобы освободиться и превратить в рабов самих своих тиранов, ибо ваши тираны, какими бы могущественными и страшными они ни казались, не могут иметь никакой власти над вами без вас самих. Все их величие, все их богатство, все их силы и все их могущество – только от вас.

Объединись же, народ, если у тебя есть здравый ум; объединитесь все, если у вас есть мужество освободиться от своих общих страданий! Поощряйте все друг друга к такому благородному, смелому и важному делу! Начните с тайного сообщения друг другу своих мыслей и желаний!

Распространяйте повсюду с наивозможной ловкостью писания вроде, например, этого, которые всем показывают пустоту, заблуждения и суеверия религии и которые всюду вселяют ненависть к тираническому управлению князей и царей. Поддерживайте все друг друга в этом справедливом и необходимом деле, которое касается общего интереса всего народа!

 

 

ШАРЛЬ-ЛУИ МОНТЕСКЬЕ (1689 – 1755)

 

Французский философ-просветитель, писатель, политический мыслитель, историк и правовед. Родился в семье знатного дворянина. Занимался изучением искусства, а также естественных и общественных наук. Сотрудничал в «Энциклопедии», возглавляемой Дидро. Среди произведений Монтескье – «Персидские письма» (1721), «Размышления о причинах величия и падения римлян» (1734), «Опыт о вкусе в произведениях природы и искусства», (напечатано в «Энциклопедии»).

Наиболее известный труд Монтескье «О духе законов» (1748). В нем автор анализирует различные формы государства и виды правления, выступает против абсолютизма, считает средством обеспечения законности принцип разделения властей.

 

О ДУХЕ ЗАКОНОВ

 

Я начал с изучения людей и нашел, что все бесконечное разнообразие их законов и нравов вызвано не только произволом их фантизии.

Я установил общие начала и увидел, что частные случаи как бы сами собою подчиняются им, что истории каждого народа вытекают из них как следствие и всякий частный закон связан с другим законом или зависит от другого, более общего.

Обратившись к древности, я постарался усвоить ее дух, чтобы случаи, существенно различные, не принимать за сходные и не просмотреть различий между теми, которые кажутся сходными. Свои принципы я вывел не из предрассудков а из самой природы вещей.

Нельзя относится безразлично к делу просвещения народа. Предрассудки, присущие органам управления, были первоначально предрассудками народа. Во времена невежества люди не знают сомнений, даже когда творят величайшее зло, а в эпоху просвещения они трепещут даже при совершении явного блага…

Я счел бы себя счастливейшим из смертных, если бы мог излечить людей от свойственных им предрассудков. Предрассудками я называю не то, что мешает нам познавать те или иные вещи, а то, что мешает нам познавать самих себя.

Стремясь просветить людей, мы всего более можем прилагать к делу ту общую добродетель, в которой заключается любовь к человечеству. Человек – это существо столь гибкое в общественном быту, столь восприимчивое к мнениям и впечатлениям других людей, что он одинаково способен и понять свою собственную природу, когда ему ее показывают, и утратить даже всякое представление о ней, когда ее скрывают от него.

Законы в самом широком значении  этого слова суть необходимые отношения, вытекающие из природы вещей.; в этом смысле все, что существует, имеет свои законы…Те, которые говорят, что все видимые нами в мире явления произведены слепою судьбою, утверждают великую нелепость, так как что может быть нелепее слепой судьбы, создавшей разумные существа?

Непрерывное существование мира, образованного движением материи, приводит к заключению, что все его движения совершаются по неизменным законам, и какой бы иной мир мы себе не вообразили вместо существующего, он все равно должен был бы или подчиниться неизменным правилам или разрушиться.

Эти правила – неизменно установленные отношения. Так, все движения и взаимодействия двух движущихся тел воспринимаются, возрастают, замедляются и прекращаются согласно отношениям между массами и скоростями этих тел; в каждом различие есть единообразие и в каждом изменении – постоянство.

Единичные разумные существа могут сами для себя создавать законы, но у них есть также и такие законы, которые созданы не ими. Прежде чем стать действительными, разумные существа имели,  вероятно, определенные отношения между собой. Поэтому законам, созданным людьми, должна была предшествовать возможность справедливых отношений.

Надо признать, что отношения справедливости предшествуют установившему их положительному закону. Так, например, если существует общество людей, то справедливо, чтобы люди подчинялись законам этого общества…

Но мир разумных существ далеко еще не управляется с таким совершенством, как мир физический, так как хотя у него и есть законы, по своей природе неизменные, он не следует им с тем постоянством, с которым физический мир следует своим законам.  Причина этого в том, что отдельные разумные существа по своей природе ограничены и потому способны заблуждаться и что, с другой стороны, им свойственно по самой их природе действовать по собственным побуждениям. Поэтому они не соблюдают неизменно своих первоначальных законов, и даже тем законам, которые они создают сами для себя, они подчиняются не всегда.

Животные, например, имеют лишь естественные законы, потому что объединены способностью чувствовать и не имеют законов положительных, так как не соединены способностью познавать. Но и они не следуют неизменно своим естественным законам; растения, у которых мы не замечаем ни чувства, ни сознания, лучше их следуют последним…

Как существо физическое, человек подобно всем другим телам управляется неизменными законами; как существо, одаренное умом, он беспрерывно нарушает естественные законы и изменяет те, которые сам установил.

Он должен руководить собою и, однако, будучи существом  ограниченым, как всякое смертное существо, он становится жертвой неведения и заблуждения, утрачивая и те слабые познания, которые ему уже удалось приобрести.

А как существо чувствующее, он находится во власти тысячи страстей и ежеминутно забывает самого себя, так что философы или священники вынуждены напоминать ему о законах морали. Созданный для жизни в обществе он нередко забывает о своих ближних и законодатели призывают его к исполнению своих обязанностей посредством политических и гражданских законов.

Всем этим законам предшествуют законы природы, названные так потому, что они вытекают единственно из устройства нашего существа. Чтобы основательно познакомиться с ними, надо рассмотреть человека во время, предшествующее образованию общества. Законы, по которым он жил в том состоянии и будут законами природы…

Как только люди объединяются в обществе они утрачивают сознание своей слабости, существовавшее между ними равенство исчезает, и начинается война. Каждое отдельное общество начинает сознавать свою силу – отсюда состояние войны между народами.

Отдельные лица в каждом обществе начинают ощущать свою силу и пытаются обратить в свою пользу главные выгоды этого общества – отсюда война между отдельными лицами. Появление этих двух видов войны побуждает устанавливать законы между людьми.

Как жители одной планеты, люди имеют законы, определяющие отношения между разными народами: это международное право. Как существа, живущие в обществе, существование которого нуждается в охране, они имеют законы, определяющие отношения между правителями и управляемыми: это право политическое. Есть у них еще законы, которыми определяются отношения всех граждан между собою: это право гражданское…

Закон, говоря вообще, есть проявление человеческого разума, поскольку он дает возможность управлять всеми народами земли; а политические и гражданские законы каждого народа должны быть не более как частными случаями приложения этого разума.

Эти законы должны находиться в таком тесном соответствии со свойствами народа, для которого они установлены. Что только в чрезвычайно редких случаях законы одного народа могут оказаться пригодными и для другого народа.

Необходимо, чтобы законы соответствовали природе и принципам установленного или устанавливаемого правительства имеют ли они целью устройство его, что составляет задачу политических законов или только поддержание его существования, что составляет задачу гражданских законов.

Они должны соответствовать физическим данным страны, ее климату, качествам почвы, ее положению, размерам, образу жизни ее народов – земледельцев, охотников или пастухов. Законы должны соответствовать степени свободы, допускаемой устройством государства, религии населения, его склонностям, богатству, численности, торговле, нравам и обычаям; наконец, они связаны и обусловлены обстоятельствами своего возникновения, целями законодателя, порядком вещей, на котором они утверждаются.

Их нужно рассматривать со всех этих точек зрения, которые в совокупности образуют то, что называется Духом законов. Есть три образа правления: республиканский, монархический и деспотический…

Республиканское правление – это то, при котором верховная власть находится в руках или всего народа, или части его; монархическое – при котором управляет один человек, но посредством установленных законов; между тем как в деспотическом все вне всяких законов и правил движется волей и произволом одного лица.

В монархиях политика вершит дела при минимальном участии добродетелей… Такое государство существует независимо от любви к отечеству, от стремления к славе, от способности жертвовать самым дорогим и от всех героических добродетелей, которые мы находим у древних и о которых знаем только по рассказам.

Законы заменяют здесь все эти добродетели, ставшие ненужными; государство освобождает всех от них: всякое действие, не производящее шума, там в некотором смысле остается без последствий.

Честь, т.е. предрассудки, заменяет в монархическом правлении политическую добродетель. Она в соединении с силою законов ведет к целям правительства не хуже самой добродетели.

Как для республики нужна добродетель, а для монархии честь, так для деспотического правительства нужен страх. В добродетели оно не нуждается, а честь была бы для него даже опасна…

 Политическая свобода состоит совсем не в том, чтобы делать то, что хочется. В государстве, где есть законы, свобода  может заключаться лишь в том, чтобы иметь возможность делать то, чего должно хотеть.

Свобода есть право делать все, что дозволено законом. Если бы гражданин мог делать то, что этими законами запрещается, то у него не было бы свободы, так как то же самое могли бы делать и прочие граждане.

Если справедливо, что характер ума и страсти сердца чрезвычайно различны в разных климатах, то законы должны соответствовать и различию этих страстей и характеров…

В северном климате вы чаще увидите людей, у которых мало пороков, немало добродетелей и много искренности и прямодушия. По мере приближения к югу вы как бы удаляетесь от самой морали: там вместе с усилением страстей умножаются преступления, и каждый старается превзойти других во всем, что может благоприятствовать этим страстям.

В странах умеренного климата вы увидите народы, непостоянные в своем поведении и даже в своих пороках и добродетелях, так как недостаточно определенные свойства этого климата не в состоянии дать им устойчивость.

В климате чрезмерно жарком тело совершенно лишается силы. Тогда расслабление переходит на душу: такой человек ко всему равнодушен, не любопытен, не способен ни на какой благородный подвиг, ни на какое проявление великодушия, все его склонности приобретают пассивный характер.

 Лень становится счастьем. Там предпочитают переносить наказания, чем принуждать себя к деятельности духа, и рабство кажется более легким, чем усилия разума, необходимые для того, чтобы самому управлять собою.

В Азии всегда были обширные империи; в Европе же они никогда не могли удержаться. Дело в том, что в известной нам Азии равнины гораздо обширнее и она разрезана горами и морями на более крупные области. А поскольку она расположена южнее, то ее источники скорее иссякают, горы менее покрыты снегом и не очень многоводные реки составляют более легкие преграды.

Поэтому власть в Азии должна быть всегда деспотической, и если бы там не было такого крайнего рабства, то в ней очень скоро произошло бы разделение на более мелкие государства, несовместимое, однако, с естественным разделением страны.

В Европе в силу ее естественного разделения образовалось несколько государств средней величины, где правление, основанное на законах, не только не оказывается вредным для прочности государства, но, напротив, настолько благоприятно в этом отношении, что государство, лишенное такого правления, приходит в упадок и становится слабее других.

Вот что образовало тот дух свободы, благодаря которому каждая страна в Европе с большим трудом подчиняется посторонней силе, если эта последняя не действует посредством торговых законов и в интересах торговли.

Напротив, в Азии царит дух рабства, который никогда ее не покидал; во всей истории этой страны невозможно найти ни одной черты, знаменующей свободную душу. В ней можно увидеть только героизм рабства.

В стране с подходящей для земледелия почвой, естественно, устанавливается дух зависимости. Крестьяне, составляющие главную часть ее населения, менее ревнивы к своей свободе; они слишком заняты своей работой, слишком поглощены своими частными делами. Деревня, которая изобилует всеми благами, боится грабежей, боится войска…

Таким образом, в странах плодородных всего чаще встречается правление одного, а в странах неплодородных – правление нескольких, что является иногда как бы возмещением за неблагоприятные природные условия.

Бесплодная почва Аттики породила там когда-то народное правление, а на плодородной почве Спарты возникло аристократическое правление как более близкое к правлению одного – правлению, которого в те времена совсем не желала остальная Греция.

Многие вещи управляют людьми: климат, религия, законы, принципы правления, примеры прошлого, нравы, обычаи; как результат всего этого образуется общий дух народа.

Чем более усиливается в народе действие одной из этих причин, тем более ослабляется действие прочих. Над дикарями властвует почти исключительно природа и климат, китайцами управляют обычаи, в Японии тираническая власть принадлежит законам, над Спартой в былые времена господствовали нравы, принципы и обычаи старины господствовали в Риме.

 

 

ФРАНСУА МАРИ АРУЭ ВОЛЬТЕР (1694- 1778)

 

Крупнейший представитель и зачинатель французского Просвещения, писатель, поэт, драматург, историк, политический мыслитель и философ-деист. Родился в Париже в семье видного нотариуса, воспитывался в иезуитской коллегии. За антифеодальную сатиру дважды арестовывался (1717 – 1725). Высланный из Франции он 3 года жил в Англии, где познакомился с эмпиризмом Бэкона, сенсуализмом Локка и физикой Ньютона, горячим приверженцем которых он стал.

Вольтер сотрудничал в Энциклопедии Дидро. Его мировоззрение противоречиво. Выступая сторонником механики и физики Ньютона, он признает существование бога как «первого двигателя». Но бог Вольтера неотделим от природы. Он критикует представление о душе как об особого рода субстанции. Сознание, по его мнению, это свойство материи, присущее только живым телам. Однако способностью мыслить наделил материю бог.

Отвергая декартово учение о душе и врожденных идеях, он считал источником знаний наблюдения и опыт, пропагандировал материализм Локка, допуская впрочем существование «высшего разума» и «архитектора» вселенной. Вольтер боролся против крепостничества, выступал за равенство граждан перед законом, требовал свободы слова и введения налога пропорционального имуществу. Разумное государственное устройство, по Вольтеру – конституционная монархия во главе с просвещенным монархом, а еще лучше республика.

Огромное значение в деятельности Вольтера имела его страстная борьба против клерикализма и религиозного фанатизма. Основным врагом прогресса он считал христианство и католическую церковь. Тем не менее, отрицая бога, воплощенного в конкретном образе (Христа, Будды, Магомета и т.д.) он, как верующий-деист, полагал, что идея карающего бога полезна и должна жить в народе.

Постоянная угроза преследований вынуждала Вольтера проживать вдали от Парижа и временами покидать Францию. Только в 1758 году в местечке Ферне, расположенном на самой границе с Швейцарией, где он приобрел имение, ему стало жить поспокойнее. Эта последняя резиденция всемирно известного писателя-философа временно становится крупным культурным центром Европы.

Выдвинутая Вольтером широкая программа социально-политических преобразований в духе буржуазного демократизма и острая борьба против феодально-абсолютистских порядков – все это прочно связало его имя с подготовкой Великой французской буржуазной революции.

Главные философские произведения Вольтера: «Философские письма (1733), «Трактат о метафизике» (1734), «Основы философии Ньютона» (1738), «Философский словарь» (1764 – 1769), «Опыт всеобщей истории» (1769) и др.

 

ФИЛОСОФСКИЕ ВЗГЛЯДЫ ВОЛЬТЕРА

 

«Я был завзятым поклонником Локка и видел в нем единственного разумного метафизика, когда решился изложить для своего народа понятным языком открытия Ньютона, декартовские предрассудки, заменившие во Франции предрассудки перипатетиков, которые были тогда очень прочны».

«Множество мыслителей создавали роман о душе – явился мудрец, который скромно написал историю души. Локк развернул перед людьми человеческий разум подобно превосходному анатому, который объясняет пружины человеческого тела. Он повсюду прибегает к помощи светильника физики, иногда он осмеливается говорить утвердительно, но он имеет смелость и сомневаться.

Вместо того, чтобы сразу определить то, чего мы не знаем, он постепенно изучает то, что мы хотим знать. Он берет ребенка в момент его рождения и шаг за шагом следует за успехами его разума: он видит то, что есть у него общего с животными и в чем он превосходит их; особенно он опирается на собственное свидетельство, на осознание процесса своего мышления…»

«Чтобы открыть или, скорее, искать какой-нибудь слабый намек на то, что условились называть душой, надо вначале, насколько это возможно, знать наше тело, которое считается существом, заключающим в себе душу и направляемым ею…»

«Нам больше нравится называть душой способность чувствовать и мыслить, подобно тому как мы называем жизнью способность жить, а волей – способность хотеть…»

«Несомненно, что наши первые идеи – это ощущения. Постепенно мы приобретаем идеи, составленные из того, что раздражает наши органы; память удерживает эти ощущения. Затем мы распределяем их по общим идеям.

Из этой естественной способности, которой мы обладаем, - образовывать и упорядочивать наши идеи – возникают все обширные познания человека…

Но есть ли что-нибудь за природой? Так как под природой понимают материю, то предметом метафизики стало все, что не является материальным.

Например, ваш разум, который не является ни длинным, ни широким, ни высоким, ни плотным, ни острым;

Ваша душа, вам неизвестная и являющаяся причиной вашего разума;

Духи, о которых постоянно говорили, которым долгое время приписывали столь тонкое тело, что оно уже не было больше телом, и у которых отняли наконец всякое подобие тела, не зная, что после этого остается;

Способ чувствования этих духов, не стесняемых пятью органами чувств, способ их мышления при отсутствии головы, способ передачи ими своих мыслей без помощи слов и знаков;

Наконец, бог, которого мы знаем через его творения, но которого наша гордыня хочет определить; бог, могущество которого мы чувствуем неограниченным; бог, между которым и нами лежит бездна бесконечности и природу которого мы пытаемся постичь.

Вот предметы метафизики»

«Судьба метафизики всегда была такова: начинают с предугадывания, много времени проводят в спорах и кончают сомнением».

«Я скажу в духе мудрого Локка: философия заключается в том, чтобы остановиться, когда утрачен светильник физики».

«Нам дано считать, измерять, наблюдать; почти все остальное – химеры».

«Все находится в движении, все действует и противодействует в природе.

Все есть действие, сама смерть действует. Трупы разлагаются, превращаются в растения, кормящие животных, которые в свою очередь служат пищей для других животных. Каков же принцип этого универсального действия?»

«Наша планета, без сомнения испытала превращения и ее форма изменилась. Каждая планета претерпевает изменения. Так как все находится в движении, то все необходимо должно изменяться. Только неподвижность незыблема, только природа вечна, но мы появились недавно.

Мы откроем тысячи признаков, говорящих об изменениях на нашем земном шаре. Эти свидетельства расскажут нам, что были погребены тысячи городов, что исчезли реки, что на обширном пространстве земли мы ходим по обломкам…»

«В согласии с воспринятыми идеями мы называем чудом нарушение вечных законов…

Чудо есть нарушение незыблемых, математических, вечных и божественных законов. Уже из одного этого видно, что чудо означает противоречие в терминах: закон не может быть в одно и то же время незыблемым и нарушаемым…

Есть два способа дойти до понятия о существе, которое управляет миром. Для обычных способностей самым естественным и совершенным способом является рассмотрение  не только порядка, существующего во Вселенной, но и цели, для которой каждая вещь представляется существующей.

Вот почему, когда я вижу пружины человеческого тела, я делаю вывод, что разумное существо устроило его органы так, чтобы быть воспринятым; что глаза даны для того, чтобы видеть, руки – для того, чтобы брать и т.д.

Только из этого я не могу сделать вывода, что данное существо создало материю из ничего и что оно бесконечно во всех отношениях.»

Второй способ менее пригоден для усвоения грубыми умами. Он приводит к гораздо более обширным познаниям. Вкратце он таков:

«Я существую, следовательно, нечто существует. Если нечто существует, то что-то должно существовать вечно, ибо существующее существует или само по себе или получило свое существование от другого.

Если оно существует само по себе, то оно необходимо, и оно всегда было необходимо, значит, это бог. Если же оно получило существование от другого, а это другое от третьего, то это означает, что последнее, отчего оно получило существование, с необходимостью должно быть богом.

Итак, я вынужден признать, что некое существо существует само по себе от вечности и является причиной всех других существ. Отсюда следует, что это существо бесконечно во времени, по величине и могуществу: кто может его ограничить?»…

«Философия Ньютона, которая принимает и доказывает конечность материи и существование пустоты, столь же убедительно обосновывает бытие бога.

Вот почему я смотрю на истинных философов как на апостолов божества. Такие апостолы нужны для разного рода людей. Приходский учитель катехизиса говорит детям, что есть бог; Ньютон доказывает это мудрецам.

То, что вначале казалось парадоксом при внимательном рассмотрении оказывается истиной. Теология часто направляла умы к атеизму, возможно философия наконец-то отвратит их от него. По правде говоря, надо простить простым людям, что они некогда сомневались в существовании божества, потому что те, кто возвещал его, спорили относительно его природы.

Мне кажется, что главное заключается не в метафизической аргументации, а в том, чтобы взвесить. Нужно ли для общего блага людей, этих несчастных мыслящих животных, принять существование вознаграждающего и карающего бога, который служит нам одновременно и уздой и утешением, или отвергнуть эту идею, оставляя нас в бедствиях без надежды, а при совершении преступлений – без угрызения совести»…

«Итак, вера в бога, вознаграждающего за добрые дела и наказывающего за дурные, прощающего небольшие проступки, является очень полезной для человеческого рода. Это единственная узда для могущественных людей, которые нагло совершают явные преступления. Это единственная узда и для людей, которые ловко совершают тайные преступления».

Я не говорю вам, друзья мои, что к этой необходимой вере надо примешивать суеверия, которые ее позорят и которые могли бы даже сделать ее гибельной.

 Атеист – это чудовище, которое пожирает только для того, чтобы удовлетворить свой голод. Суеверный человек – это другое чудовище, которое терзает людей во имя долга.

Я всегда замечал, что можно излечить атеиста, но суеверного человека никогда нельзя вылечить полностью. Атеист – это разумный человек, который ошибается, но который мыслит сам. Суеверный человек – это грубый глупец, который всегда имеет лишь заимствованные у других людей мысли…

Да, друзья мои, атеизм и фанатизм – это два полюса смуты и ужаса. Небольшая зона добродетели лежит между этими двумя полюсами. Идите твердым шагом по этой тропинке. Веруйте во благо бога и будьте добродетельны.

Атеизм и фанатизм – это два чудовища, которые могут растерзать общество; но атеист и в своем заблуждении сохраняет разум, подрезающий его когти, а фанатик одержим постоянным безумием, которое оттачивает его когти…

Никакое общество не может существовать без справедливости. Объявим же бога справедливым. Если закон государства карает явные преступления, возвестим бога, который наказывает тайные преступления. Пусть философ будет спинозистом, если он хочет, но пусть государственный человек будет верующим-деистом…

Первым провидцем, первым пророком стал первый плут, который встретил глупца…Платонизм – это отец христианства, а иудейская религия – его мать. Платоновская метафизика, соединенная с христианскими мистериями, образовала основу непонятного учения, способного обольщать и запугивать слабые умы. Это была цепь, которая простиралась от сотворения мира  до его возможного конца

Вот основа христианской религии. Вы не увидите здесь ничего, кроме сплетения самых пошлых обманов, сочиненных подлейшей сволочью, которая одна лишь и исповедовала христианство в течение первых ста лет.

Очевидно, что христианская религия это сеть, которой мошенники опутывали глупцов более семнадцати веков, и кинжал, которым фанатики убивали своих братьев более четырнадцати столетий…

Во вступительном рассуждении, озаглавленном «Философия истории», мы пытались выяснить – каким образом родились основные идеи, которые вначале объединяли общества, затем разъединили их и вооружили одни против других.

Предметом была история человеческого разума, а не подробный разбор мелких фактов, почти всегда искаженный…Речь шла о том, по каким путям и ступеням происходило движение от варварской грубости тех времен к цивилизованности нашего времени.

Об арабах совершенно не говорят в наших всемирных историях, сфабрикованных на западе, и я хорошо знаю почему: они не имеют никакого отношения к маленькому иудейскому народу, который стал главным объектом и основой наших историй, претендующих называться всемирными, - историй, в которых определенный род авторов, копируя друг друга, забывает три четверти человеческого рода…

У каждого животного есть свой инстинкт. Инстинкт человека, укрепленный разумом, влечет его к обществу, так же как к еде и питью. Потребность в обществе не только не развратила человека, но его портит, наоборот, удаление от общества.

Тот, кто жил бы совершенно один, вскоре потерял бы способность мыслить и изъясняться. Он стал бы в тягость самому себе. Он дошел бы до того, что превратился в животное…

На нашей несчастной планете невозможно, чтобы люди, живя в обществе, не были разделены на два класса: богатых, которые повелевают, и бедных, которые им служат.

Все крестьяне не будут богаты, и не нужно, чтобы они были богаты. Необходимы люди, которые обладают только руками и доброй волей. Обойденные судьбой они будут участвовать во благе других. Они будут свободны продавать свой труд тому, кто лучше заплатит. И эта свобода заменит им собственность, она будет поддерживать уверенность в справедливой заработной плате. И они с радостью вовлекут свои семьи в нелегкий, но полезный труд.

Английская нация – единственная в мире, которой удалось ограничить власть королей, сопротивляясь им, и которая после долгих усилий установила, наконец, это мудрое правление, где государь всемогущ, если он хочет творить добро, но руки его будут  связаны, если он замышляет зло; где вельможи величественны без наглости и вассалов и где народ участвует в управлении, не производя смуты…

Если говорят, что народы были бы счастливы, имея государей-философов, то верно также, что государи были бы еще более счастливы, имея значительное число подданных-философов.

Суеверие – самый страшный враг человеческого рода, Когда оно властвует над государем, то мешает ему творить добро для своего народа; когда оно властвует над народом, то поднимает его против государя.

Не найдется столетия, в котором суеверие и религиозное воодушевление не явились бы причиной смут, внушающих ужас.

Подобно тому, как самым большим физическим злом является смерть, так самым большим моральным злом является, конечно, война. Она влечет за собой все преступления, грабежи-опустошения, всевозможные виды смерти.

Растет новое поколение, которое ненавидит фанатизм. Наступит день, когда у руководства встанут философы. Готовится царство разума…Все, что я вижу, сеет семена революции, которая неизбежно произойдет и до удовольствия видеть которую я не доживу.

Французы всегда запаздывают, но, в конце концов, они все же приходят к цели. Свет понемногу настолько распространился, что воссияет при первом же случае. Тогда произойдёт не только изрядная кутерьма но и подлинное чудо. Молодые люди поистине счастливы – они увидят прекрасные вещи!

 

 

ЖАН-ЖАК РУССО (1712 – 1778)

 

Французский философ-просветитель, писатель, политический мыслитель, теоретик искусства. Родился в Женеве, в семье часовщика. Прибыв в Париж в начале 40-х годов, Руссо сотрудничал в «Энциклопедии» Дидро, дружил с Даламбером и другими просветителями. Широкую известность он получил после выхода его произведения «Рассуждения о науках и искусствах» на конкурсе, объявленном Дижонской академией.

Руссо прославился как философ, социолог, эстетик и как писатель-автор художественных произведений мирового значения. В 1755 году было опубликовано его «Рассуждения о происхождении и основаниях неравенства между людьми», а в 1762 - самое знаменитое его произведение « Об общественном договоре, или Принципы политического права», выдержавшее множество изданий и переведенное на ряд европейских языков. Во Франции оно было сразу запрещено и осуждено на сожжение. Был отдан даже приказ об аресте Руссо и он вынужден был бежать в Швейцарию.

Руссо известен и как теоретик в области педагогики. В вопросах мировоззрения он придерживался деизма и был дуалистом. Наряду с существованием бога он признавал и бессмертную душу, полагая, что извечно существуют два начала материя и дух. В теории познания он придерживался сенсуализма, хотя и признавал врожденность нравственных идей.

Как социолог Руссо резко критиковал феодально-сословные отношения и деспотический режим, выступая за буржуазную демократию и гражданские свободы, за равенство людей независимо от рождения. Причины неравенства он видел в появлении частной собственности. Будучи сторонником теории общественного договора, Руссо, в отличие от Гоббса, считал, что в «естествнном состоянии» не было войны всех против всех и между людьми царила дружба и гармония.

Последние годы жизни Руссо провел во Франции в уединении и бедности.

 

РАССУЖДЕНИЯ О НАУКАХ И ИСКУССТВАХ

 

Как и тело, дух имеет свои потребности. Телесные потребности являются основой общества, а духовные его украшают.

В то время как правительство и законы охраняют общественную безопасность и благосостояние сограждан, науки, литература и искусства обвивают гирляндами цветов, оковывающие людей железные цепи, заглушают в них естественное чувство свободы, для которой они, казалось бы, рождены, заставляют их любить свое рабство и создают так называемые цивилизованные народы.

Необходимость воздвигла троны, науки и искусства их утвердили. Сильные мира сего, любите таланты и покровительствуйте их обладателям! Цивилизованные народы, лелейте их!

Счастливые рабы, вы им обязаны изысканным и изощренным вкусом, которым вы гордитесь, мягкостью характера и обходительностью нравов, способствующими более тесному и легкому общению, словом всеми внешними признаками добродетелей, которых у вас нет.

Наши души развращались, по мере того как совершенствовались науки и искусства. Быть может, мне скажут, что это несчастье, присущее только нашей эпохе? Нет, милостивые государи, зло, причиняемое нашим суетным любопытством, старо, как мир.

Приливы и отливы воды в океане не строже подчинены движению ночного светила, чем судьба нравов и добропорядочности – успехам наук и искусств. По мере того как они озаряют наш небосклон, исчезает добродетель, и это явление наблюдается во все времена и во всех странах.

Взгляните на Египет, эту первую школу Вселенной…В этой стране родились философия и изящные искусства, и вскоре после этого она была завоевана…

Посмотрите на Грецию, когда-то населенную героями… Нарождающаяся письменность еще не внесла порчи в сердца обитателей этой страны, но вскоре за нею последовали успехи искусств, разложение нравов, македонское иго, и Греция – всегда ученая, всегда изнеженная и всегда порабощенная – отныне стала только менять своих повелителей.

Все красноречие Демосфена не в состоянии было вдохнуть свежие силы в общество, расслабленное роскошью и искусством.

Вот каким образом роскошь, развращенность и рабство во все времена становилось возмездием за наше надменное стремление выйти из счастливого невежества, на которое нас обрекла вечная Мудрость.

Казалось бы, густая завеса, за которую она скрыла от нас все свои пути, должна была бы указать нам на то, что мы не предназначены для пустых изысканий. Но есть ли хоть один ее урок, которым мы сумели бы воспользоваться, и хоть один урок, которым мы пренебрегли бы безнаказанно?

Народы! Знайте,раз и навсегда, что природа хотела оберечь вас от наук, подобно тому как мать вырывает из рук своего ребенка опасное оружие. Все скрываемые ею от нас тайны являются злом, от которого она вас охраняет, и трудность изучения составляет одно из немногих ее благодеяний.

Люди испорчены, но они были бы еще хуже, если бы имели несчастье рождаться учеными.

 

ПРОИСХОЖДЕНИЕ НЕРАВЕНСТВА МЕЖДУ ЛЮДЬМИ

 

Я замечаю двоякое неравенство в человеческом роде: одно я назову естественным или физическим, так как оно установлено природой, состоит из различия возраста, здоровья, телесных сил и умственных или душевных качеств.

Другое же может быть названо нравственным или политическим, так как оно зависит от своего рода договора и установлено или по крайней мере стало правомерным с согласия людей. Оно состоит в разумных привилегиях, которыми одни пользуются к ущербу других, будучи более богатыми, уважаемыми, могущественными, чем остальные.

Способность к совершенствованию так же присуща всему нашему роду, как и каждому индивидууму, тогда как животное по истечении нескольких месяцев будет тем же, чем останется все свою жизнь…

Печально было бы, если бы пришлось признать, что эта своеобразная и почти безграничная способность является источником почти всех человеческих несчастий, что она, в союзе с временем, выводит в конце концов человека из того первобытного состояния в котором он вел невинную жизнь, что она, способствуя расцвету его знаний и заблуждений, порокам и добродетелям, заставляет его становиться тираном над самим собой и природой.

У всех народов мира умственное развитие находится в соответствии с теми потребностями, которые породила в них природа или заставили приобрести обстоятельства, и, следовательно, с теми страстями, которые побуждают их заботиться об удовлетворении этих потребностей.

Я отметил бы то обстоятельство, что северные народы опережают в общем южные в области промышленности, так как им труднее без нее обойтись, и что, следовательно, природа, как бы стремясь установить некое равенство, наделила умы продуктивностью, в которой отказала почве…

Но не буду подробно выяснять значение различных случайностей, которые могли способствовать совершенствованию человеческого разума, способствуя в то же время вырождению человечества и которые сделали людей такими, какими мы их сегодня видим.

Первый, кто напал на мысль, огородив участок земли, сказать: «Это мое» И нашел людей, достаточно простодушных, чтобы этому поверить, был истинным основателем гражданского общества.

От скольких преступлений, войн, убийств, от скольких бедствий и ужасов избавил бы род человеческий тот, кто, выдернув колья и засыпав ров, крикнул бы своим ближним: «Не слушайте лучше этого обманщика, вы погибли, если способны забыть, что плоды земные принадлежат всем, а земля – никому!»

Но весьма вероятно, что уже и тогда дела не могли оставаться дольше в том положении, в каком они находились. Идея собственности, зависящая от множества других предшествующих идей, могла возникнуть лишь постепенно и не внезапно сложилась в уме человека.

Нужно было далеко уйти по пути прогресса, приобрести множество технических навыков и знаний, передавать их из века в век, чтобы приблизиться к этому последнему пределу естественного состояния…

Первые завоевания человека открыли ему возможность делать успехи более быстро. Чем больше просвещался ум, тем больше развивалась промышленность. Люди не располагались уже на ночлег под первым попавшимся деревом и не прятались в пещерах. У них появилось нечто вроде топоров…

С помощью твердых и острых камней они рубили деревья, копали землю, строили из деревянных ветвей хижины, которые научились впоследствии обмазывать глиной, Это была эпоха первого переворота, образовались и обособились семьи; появились зачатки собственности, а вместе с этим уже возникли, быть может, столкновения и раздоры…

            Пока люди довольствовались сельскими хижинами; шили себе одежды из звериных шкур, с помощью древесных колючек и рыбьих костей; украшали себя перьями или раковинами, словом,пока они выполняли работы, которые были под силу одному и не требовали сотрудничества многих людей, они жили свободными, здоровыми, добрыми и счастливыми, насколько могли быть таковыми по своей природе и продолжали наслаждаться прелестью независимых отношений.

            Но с той минуты, как человек стал нуждаться в помощи другого, с той минуты, как люди заметили, что одному полезно иметь запас пищи достаточный для двоих, равенство исчезло, возникла собственность, стал неизбежен труд, и обширные леса превратились в веселые нивы, которые нужно было поливать человеческим потом и на которых скоро взошли и расцвели вместе с посевами рабство и нищета.

            Великий переворот этот произвело изобретение двух искусств: обработка металлов и земледелия. В глазах поэта – золото и серебро, а в глазах философа – железо и хлеб цивилизовали людей и погубили род человеческий…

            Положение и участь человека стали определяться не только на основании его богатства и власти приносить пользу или вред другим, но также на основании ума, красоты, силы или ловкости, заслуг или дарований, а так как только эти качества могли вызвать уважение, то нужно было их иметь или делать вид, что имеешь…

            С другой стороны, из свободного и независимого, каким был человек первоначально, он превратился как бы в подвластного всей природе, особенно же ему подобным, рабом которых, до некоторой степени, он оказывается даже становясь их господином, если он богат – он нуждается в их услугах, если беден, то нуждается в их помощи.

            А это делает его лукавым и изворотливым с одними, надменным и жестоким с другими и ставит его в необходимость обманывать тех, в ком он нуждается, если он не может заставить их себя бояться и не находит выгодным у них заискивать.

            Ненасытное честолюбие, страсть увеличивать свое благосостояние, не столько ввиду истинных потребностей, сколько для того, чтобы стать выше других, внушает всем людям низкую склонность вредить друг другу и тайную зависть. Тем более опасную, что желая вернее нанести удар, она часто прикрывается личиной доброжелательности.

            Словом, конкуренция и соперничество, с одной стороны, а с другой – противоположность интересов и скрытое желание обогатиться за счет другого – таковы ближайшие последствия возникновения собственности, таковы неотлучные спутники нарождающегося неравенства.

            Когда же земельные владения, переходившие по наследству из рода в род, настолько увеличились в числе и размерах, что покрыли собою всю землю и стали соприкасаться между собой, то одни из них могли возрастать уже только за счет других.

 Те же, кто остался ни с чем, были вынуждены получать пропитание из рук богатых владельцев или же похищать его у них. Отсюда мало-помалу возникли господство и рабство, насилия и грабежи.

Захваты богатых, разбои бедных, разнузданные страсти и тех и других, заглушая естественное сострадание и слабый голос справедливости, сделали людей скупыми, честолюбивыми и злыми.

Началась бесконечная борьба между правом сильного и правом первого завладевшего богатством, приводившая к постоянным столкновениям и убийствам…Общество стало театром ожесточённейшей войны.

Если мы проследим за прогрессом неравенства, то увидим, что возникновение законов и права собственности было начальным пунктом этого прогресса, установление магистратуры – вторым, а третьим, и последним, - изменение правомерной власти в основанную на произволе…

Эта последняя ступень неравенства, тот предел, к которому приводят все переделы, если только новые перевороты не уничтожают совсем управления или не приближают его к правомерному устройству…

Из изложенного видно, что неравенство, почти ничтожное в естественном состоянии, усиливается и растет в зависимости от развития наших способностей и успехов человеческого ума и становится наконец прочным и правомерным благодаря возникновению законов, охраняющих собственность.

Это различие достаточно ясно показывает, что должны мы думать о том виде неравенства, которое царит среди всех цивилизованных народов, так как естественное право, как бы мы его не определяли, очевидно, не может допустить, чтобы дитя властвовало над старцем, чтобы глупец руководил мудрецом и горсть людей утопала в роскоши, тогда как огромное большинство нуждалось в самом необходимом.

 

ОБ ОБЩЕСТВЕННОМ ДОГОВОРЕ

 

            Человек рожден свободным, а между тем он в оковах. Иной считает себя повелителем других, а сам не перестает быть рабом в еще большей степени, чем они.

            Древнейшее из всех обществ и единственно естественное – это семья; но и в семье дети остаются привязанными к отцу только до тех пор, пока они нуждаются в нем для самосохранения. Как только исчезает эта необходимость естественные узы рушатся.

            Дети, свободные от обязанности повиноваться отцу, и отец, свободный от обязанности заботиться о детях, становятся равно независимыми. Если же они и продолжают жить в единении, то это происходит уже добровольно и целостность семьи поддерживается только путём соглашения.

            Эта общая свобода есть следствие человеческой природы. Поскольку ни один человек не имеет естественной власти над себе подобными и поскольку сила не создает никакого права, то в качестве основы всякой законной власти среди людей остаются соглашения…

            Каждый из нас отдает свою личность и всю свою мощь под верховное руководство общей воли, и мы вместе принимаем каждого члена как нераздельную часть целого.

Вместо отдельной личности каждого договаривающегося этот акт ассоциации немедленно создает моральное и коллективное целое, составленное из стольких членов, сколько собрание имеет голосов, целое, которое получает путем этого самого акта свое единство, свое общее я, жизнь и волю.

Общественная личность, составленная путем соединения всех остальных личностей, получала в прежнее время название гражданской общины, а теперь называется республикой или политическим телом, которое именуется своими членами государством или державой – при сопоставлении ее с ей подобными.

По отношению к участникам они коллективно принимают имя народа, а в отдельности называются гражданами, как участники суверенной власти, и подданными как подчиненные законам государства.

Дабы это общественное соглашение не оказалось пустой формальностью, оно заключает в себе следующее обязательство: если кто-нибудь откажется повиноваться общей воле, то он будет принужден к повиновению всем политическим организмом. Это условие составляет секрет и двигательную силу политической машины…

Общественный договор устанавливает между всеми гражданами такое равенство, что они вступают в соглашение на одних и тех же условиях и должны все одинаково пользоваться одними и теми же правами.

Таким образом, из самой природы договора вытекает, что всякий акт суверенитета, т. е. всякий подлинный акт общей воли, обязывает и благодетельствует одинаково всех граждан, так как верховная власть знает только совокупность народа и не делает различия между теми, кто ее составляет…

Что касается власти, она не должна доходить до насилия и приниматься иначе, как в силу определенного положения и законов. А что касается богатства – ни один гражданин не должен быть настолько богат, чтобы быть в состоянии купить другого, и ни один не настолько беден, чтобы быть вынужденным продавать себя.

Это предполагает со стороны знатных людей умеренность в пользовании имуществом и влиянием, а со стороны людей маленьких – умеренность в своей жадности и зависти.

Что же касается правительства? Это посредствующий орган, установленный между подданными и сувереном для взаимного их общения, уполномоченный исполнять законы и охранять свободу, как политическую, так и гражданскую…

Так как закон есть не что иное, как объявление общей воли, то ясно, что в своей законодательной власти народ не может быть представлен, но он может и должен быть представлен в своей исполнительной власти, которая есть лишь сила, применяемая согласно закону.

Итак, я называю правительством, или верховным управлением, законное отправление функций исполнительной власти, а правителем, или государем,- орган или человека, которым вручена эта власть.

Суверенитет заключается исключительно в общей воле, а воля не может быть представлена: это – или та же самая воля, или другая; середины здесь нет. Народные депутаты не могут быть представителями народа, они только его комиссары; они ничего не могут постановлять окончательно; всякий закон, которого народ не ратифицировал самолично – недействителен; это даже не закон…

 

 

ЖЮЛЬЕН-ОФРЕ ЛАМЕТРИ (1709 – 1751)

 

Выдающийся французский философ-материалист, писатель, по образованию врач. Родился в семье богатого купца. Атеистические воззрения Ламетри привели к тому, что у него появилось много врагов среди теологов и консервативно настроенных врачей. Спасаясь от преследований со стороны духовенства и властей, он жил в Нидерландах, где в молодости учился у знаменитого тогда врача Бургава.

В 1745 году было опубликовано его первое произведение – «Трактат о душе» или «Естественная история души». После выхода

его смелой и наиболее известной книги «Человек – машина» в 1747 году Ламетри был вынужден бежать в Берлин, где он нашел убежище при дворе прусского короля Фридриха Второго, заигрывавшего с французскими просветителями. Там философ и умер.

            Среди других произведений Ламетри широко известны: «Краткое изложение философских систем» (1747), «Человек – растение» (1748), «Система Епикура» (1751). Учение Ламетри опирается на физику Декарта и сенсуализм Локка. Он признавал протяженную, внутренне активную, ощущающую материальную субстанцию.

Формы материи образуют, по его мнению, органическое, растительное и животное царства, в последнее входит и человек, которого можно рассматривать как результат развития наиболее сложной организации материи. Способность мышления он понимал как комбинирование представлений, возникших на основе ощущений и памяти.

Главными причинами исторического развития он считал просвещение и действия выдающихся личностей. Он отрицал всеобщность мышления и будучи сторонником просвещенного абсолютизма, хотя и считал себя атеистом, выступал за сохранение религии для народных масс.

 

ЧЕЛОВЕК – МАШИНА

 

Мудрец не может ограничиться изучением природы и истины; он должен решиться высказать свое мнение в интересах небольшого кружка лиц, которые хотят и умеют мыслить.

Ибо другим, по доброй воле являющимся рабами предрассудков, столь же невозможно постичь истину, сколь лягушкам научиться летать.

Все философские системы, рассматривающие человеческую душу, могут быть сведены к двум основным: первая, более древнего происхождения, есть система материализма, вторая – система спиритуализма (духоведения).

В данной работе нами должны руководить только опыт и наблюдение. Они имеются в бесчисленном количестве в дневниках врачей, бывших в то же время философами, но их нет у философов, которые не были врачами.

Первые прошли по лабиринту человека, осветив его; только они одни сняли покровы с пружин, спрятанных под оболочкой, скрывающей от наших глаз столько чудес.

Только они, спокойно созерцая нашу душу, тысячи раз наблюдали ее как в ее низменных проявлениях, так и в ее величии, не презирая ее в первом из этих состояний и не преклоняясь перед ней во втором.

Повторяю, вот единственные ученые, которые имеют здесь право голоса. Что могут сказать об этом другие, в особенности богословы?

Разве не смешно слышать, как они без всякого стыда решают вопросы, о которых ничего не знают и от которых, напротив, совершенно отдалились благодаря  изучению всяких темных наук, приведших их к тысяче предрассудков, или, попросту говоря, к фанатизму, который делает их еще большими невеждами в области понимания механизма тел…

Человек – настолько сложная машина, что совершенно невозможно составить себе о ней яркое представление, а затем дать точное определение. Вот почему оказались тщётными все предвзятые исследования самых крупных философов, желающих, так сказать, воспарить на крыльях разума.

Поэтому только путем исследования a posteriori, т.е. пытаясь найти душу как бы внутри органов тела, можно – не скажу открыть с полной несомненностью самую природу человека, но, по крайней мере, достигнуть в этой области максимальной степени вероятности.

Итак. Возьмем в руки посох опыта и оставим в покое историю всех бесплодных исканий философов.

Можно и даже должно восхищаться самыми бесполезными трудами великих гениев: всеми этими Декартами, Мальбраншами, Лейбницами и Вольфами; но я спрашиваю вас, каковы плоды их глубоких размышлений и трудов? Начнем же с рассмотрения не того, что думали, но что следует думать.

Существует столько же умов, характеров и различных нравов, сколько и темпераментов. Еще Гален знал эту истину, которую развил не так Гиппократ, как Декарт, говоря, что одна только медицина в состоянии вместе с телом изменять дух и нравы.

И действительно, в зависимости от природы, количества и разного сочетания соков, образующих меланхолический, холерический, флегматический или сангвический темпераменты, каждый человек представляет собой особое существо.

Во время болезни душа то потухает, не обнаруживая никаких признаков жизни; то словно удваивается: так велико ее исступление; то помрачение ума рассеивается, и выздоровление снова превращает глупца в разумного человека.

Порой самый блестящий гений становится безумным, перестает сознавать самого себя; и тогда прощайте, богатства знания, приобретенные с такими затратами и трудом!…

Один, как ребенок, плачет при приближении смерти, над которой другой подшучивает. Что нужно было, чтобы превратить бесстрашие Кая Юлия, Сенеки или Петрония в малодушие и трусость? Всего только расстройство селезенки или печени или засорение воротной вены.

А почему? Потому, что воображение засоряется вместе с нашими внутренними органами, отчего и происходят все эти своеобразные явления истерических и ипохондрических заболеваний.

Рассмотрим теперь душу со стороны других ее потребностей.

Человеческое тело – это самостоятельно заводящаяся машина, живое олицетворение беспрерывного движения. Пища восстанавливает в нем то, что пожирается лихорадкой. Без пищи душа изнемогает, впадает в неистовство и, наконец, изнуренная, умирает. Поэтому пища имеет над нами огромную власть!

Сырое мясо развивает у животных свирепость; у людей при подобной же пище развивалось бы это же качество; насколько это верно, можно судить по тому, что английская нация которая ест мясо не столь поджаренным, как мы, но полусырым и кровавым, повидимому, отличается в большей или меньшей степени жестокостью, проистекающей от пищи такого рода, наряду с другими причинами, влияние которых может быть парализовано только воспитанием.

Эта жестокость вызывает в душе надменность, ненависть и презрение к другим нациям, упрямство и другие чувства, портящие характер, подобно тому как грубая пища создает тяжелый неповоротливый ум, характерным свойствами которого являются леность и бесстрастность…

Надо быть слепым, чтобы не видеть неизбежного влияния возраста на разум. Душа развивается вместе с телом и прогрессирует вместе с воспитанием…Различные состояния души всегда соответствуют состояниям тела.

Истинные философы согласятся со мной, что переход от животных к человеку не очень резок.Чем в самом деле был человек до изобретения слов и знания языков? Животным особого вида, у которого было меньше природного инстинкта, чем у других животных, царем которых он тогда себя не считал; он отличался от обезьяны и других животных тем, чем обезьяна отличается в настоящее время, т. е. выражением лица, в котором проявляется больше ума.

Ограничиваясь, по выражению последователей Лейбница, интуитивным знанием, он замечал только формы и цвета, не умея проводить между ними никаких различий; во всех возрастах сохраняя черты ребенка, он выражал свои ощущения и потребности так, как это делает проголодавшаяся или соскучившаяся собака, которая просит есть или гулять.

Слова, языки, законы, науки и искусства появились только постепенно; только с их помощью отшлифовался необделанный алмаз нашего ума. Человека дрессировали, как дрессируют животных; надо было много упражняться, чтобы сделаться писателем или носильщиком.

Геометр научился самым трудным чертежам и вычислениям, подобно тому как обезьяна научается снимать и надевать шапку или садиться верхом на послушную ей собаку. Все достигается при помощи знаков; каждый вид научился тому, чему мог научиться. Таким именно путем люди приобрели то, что наши туманные философы называют символическим познанием.

Как мы видим, нет ничего проще механики нашего воспитания: все сводится к звукам или словам, которые из уст одного через посредство ушей попадают в мозг другого, который одновременно с этим воспринимает глазами очертания тел, произвольными обозначениями которых являются эти слова.

Но кто заговорил впервые? Кто был первым наставником рода человеческого? Кто изобрел способ использовать податливость нашего организма? Я не знаю этого: имена  этих первых счастливых гениев скрыты в глубине времен. Но искусство является детищем природы; последняя должна была задолго предшествовать ему.

Надо предположить, что люди, наилучше организованные, на которых природа излила все свои благодеяния, научили нас всему этому…Организация является главным преимуществом человека…

Ибо откуда, спрашиваю я вас, появляются разные умения, знания и черты добродетели, как не от организации мозга людей ученых или добродетельных? И откуда в свою очередь появляется у нас эта организация, если не от природы?…

Если организация человека является первым его преимуществом и источником всех остальных, то образование представляет собой второе его преимущество. Без образования наилучшим образом организованный ум лишается всей своей ценности, так же как без образования самый умный человек в светском обществе ничем не отличался бы от грубого мужика.

Мы вовсе не намерены замалчивать всех тех возражений, которые можно сделать против нас и в пользу существования первоначального отличия человека от животного. Говорят, что человеку присущ естественный закон: умение распознавать добро и зло, которое чуждо животным.

Но основано ли это возражение на опыте, без которого философ вправе все отвергать? Существует ли опыт, убеждающий нас в том, что только человек просвещен светом разума, в котором отказано всем другим животным?…Факты доказывают противное.

Собака, укусившая разбудившего ее хозяина, в следующий затем момент обнаруживает признаки раскаяния, она не смеет показаться ему на глаза…Разве не обнаруживает такое существо способность чувствовать свою вину, различать добро и зло, разве не обладает оно сознанием и ответственностью за свои поступки?

Допустив это, нельзя уже отказывать животным в том, что они подобно нам способны чувствовать и понимать природу. Как определить, что такое естественный закон? Это – чувство, научающее нас тому, чего мы не должны делать, если хотим, чтобы нам не делали того же.

Мне кажется, что к этому определению следует прибавить, что это чувство есть особого рода страх или боязнь, столь же спасительные для целого вида, как и для индивидуума. Ибо мы уважаем кошелек и жизнь других, может быть, только для того, чтобы сохранить свое собственное имущество, свою честь и себя самих…

Итак, душа – это термин, за которым не кроется никакого определенного представления и которым ум может пользоваться лишь для обозначения той части нашего организма, которое мыслит.

При наличии простейшего принципа движения одушевленные тела должны обладать всем, что им необходимо для того, чтобы двигаться, чувствовать, мыслить, раскаиваться, словом, проявлять себя как в области физической, так и в зависящей от нее моральной.

Сколько выдающихся философов доказали, что мысль представляет собой только способность чувствовать и что мыслящая душа есть ничто иное, как чувствующая душа, устремленная на анализ представлений и на размышление. Это легко доказать тем, что, когда потухает чувство, вместе с ним потухает также и мысль…

Скажу мимоходом, что из двух врачей лучшим и заслуживающим наибольшего доверия всегда будет, по моему мнению, тот, кто больше опирается на физику или механику человеческого тела и, представляя невеждам вопрос о душе и беспокойство, вызываемое этой химерой, серьезно занимается только чистым естествознанием…

Я считаю мысль столь же мало противоречащей понятию организованной материи, как электричество – способности к движению, непроницаемости, протяженности и т.п.

Итак, мы должны сделать смелый вывод, что человек является некой машиной и что во всей вселенной существует только одна субстанция – материя, способная видоизменяться различным образом.

И это вовсе не гипотеза, основанная на предубеждениях и предположениях, не продукт предрассудка или одного только разума. Я отверг бы подобного руководителя, которого считаю малонадежным, если бы мои чувства, вооруженные, так сказать, факелом истины, не побудили меня следовать за разумом, освещая ему путь. Но опыт высказался в пользу моего разума, и я соединяю их воедино.

Какое значение могут иметь против столь прочного и крепкого  дуба слабые тростинки богословия, метафизики и различных философских школ. Это детские игрушки, подобные рапирам наших гимнастических зал, с помощью которых можно доставить себе удовольствие. но ни в коем случае не одолеть противника.

Надо ли прибавлять, что я имею здесь в виду пустые и пошлые идеи, избитые и жалкие доводы, которые будут приводить в отношении мнимой совместимости двух субстанций (материи и духа), беспрестанно соприкасающихся и воздействующих друг на друга, идеи, которые будут существовать, пока на земле останется хоть тень предрассудка и суеверия?

Такова моя система или, вернее, если я не заблуждаюсь, истина. Она проста и кратка, Кто хочет, пусть попробует оспаривать ее!

 

 

КЛОД-АДРИАН ГЕЛЬВЕЦИЙ (1715 – 1771)

 

Видный французский философ-материалист, один из основных представителей Просвещения во Франции. Родился в семье врача в Париже. Занимал должность генерального откупщика. В дальнейшем посвятил себя научной деятельности, входил в кружок Дидро и Гольбаха.

В 1758 году он опубликовал книгу «Об уме», вызвавшую яростные нападки клерикальных кругов. Книга была запрещена и сожжена властями. Основные идеи свои Гельвеций развил в книге «О человеке, его умственных способностях и его воспитании», опубликованной уже после его смерти в 1773 году.

В своих произведениях Гельвеций развивал сенсуализм Локка, исключив из него идеалистические элементы. Он считал, что объективно существующая материя познается при помощи ощущений и памяти, которую он определял как «длящееся, но ослабленное ощущение». Он подчеркивал значение общественной среды в воспитании человеческого характера и этим обосновал необходимость замены феодальных отношений капиталистическими.

Признание решающей роли среды в формировании человека, идеи Гельвеция о сочетании личных и общественных интересов, а также идеи равенства умственных способностей людей, сыграли огромную роль в подготовке грядущего социалистического миропонимания, связывающего успехи разума с успехами в развитии промышленности и гармоничным преобразованием общества и его государственных структур.

Гельвеций полагал и убедительно доказывал, что мир материален и бесконечен во времени и пространстве, что мышление и ощущения – неотъемлимые свойства самой материи, поэтому сознание и чувства человека являются основной движущей силой дальнейшего общественного развития.

 

ОБ УМЕ

 

…Ум рассматривается или как результат способности мыслить (в этом смысле он есть лишь совокупность мыслей человека), или он понимается как сама способность мыслить…

Мы имеем две способности, две пассивные силы, существование которых всеми отчетливо сознается.

Одна – способность получать различные впечатления, производимые на нас внешними предметами; она называется физической чувствительностью.

Другая – способность сохранять впечатление, произведенное на нас внешними предметами. Она называется памятью, которая есть ничто иное, как длящееся, но ослабленное ощущение.

Эти способности, в которых я вижу причины образования наших мыслей и которые свойственны не только нам, но и животным, возбуждали бы в нас, однако, лишь ничтожное число идей, если бы они не были в нас связаны с известной внешней организацией.

Если бы природа создала на конце нашей руки не кисть с гибкими пальцами, а лошадиное копыто, тогда, без сомнения, люди не знали бы ни ремесел, ни жилищ, не умели бы защищаться от животных и, озабоченные исключительно добыванием пищи и стремлением избежать диких зверей, все еще бродили бы в лесах пугливыми стадами.

При этом предположении во всяком случае очевидно, что ни в одном обществе цивилизация не поднялась бы на такую ступень совершенства, какой она достигла теперь.

Если бы вычеркнуть из языка любого народа слова: лук, стрелы, сети и пр. – все, что предполагает употребление рук, то он оказался бы в умственном развитии ниже некоторых диких народов, не имеющих двухсот идей и двухсот слов для выражения этих идей, и его язык, подобно языку животных, соответственно был бы сведен к пяти-шести звукам или крикам.

Отсюда я заключаю, что без определенной внешней организации чувствительность и память были бы в нас бесплодными способностями.

Источниками всех заблуждений ума являются или страсти, или незнание некоторых фактов либо истинного значения некоторых слов. Заблуждение, следовательно, не есть непременное свойство человеческого ума.

Наши ложные суждения являются следствием случайных причин, не предполагающих в нас существования способности суждения, отличной от способности ощущения; таким образом, заблуждение есть лишь случайность, отсюда следует, что все люди одарены в сущности правильным умом.

Признав эти положения верными, я могу теперь повторить беспрепятственно, что судить, как я уже доказал, есть в сущности ощущать…

Ум может быть рассматриваем или как способность, производящая наши мысли, и в этом смысли ум есть лишь чувствительность и память; или ум может быть признан лишь следствием самих этих способностей, и в этом значении он есть лишь совокупность мыслей и может подразделяться в каждом человеке на столько частей, сколько у человека идей.

Отдельный человек судит о вещах и о лицах по приятным или неприятным впечатлениям, которые он получил от них. Общество есть лишь собрание отдельных лиц и, следовательно, в своих суждениях может руководствоваться только своим интересом.

Эта точка зрения – единственный способ оценить по достоинству каждую идею, установить с точностью неопределенность наших суждений относительно этого и открыть, наконец, причину удивительного разнообразия взглядов людей по вопросу об уме – разнообразия, исключительно зависящего от различия страстей, идей, предрассудков, чувств, а следовательно, и интересов.

Было бы в самом деле странно, если бы общий интерес, оценивший различные поступки людей и давший им названия добродетельных, порочных или дозволенных в зависимости от того, полезны, вредны или же безразличны они для общества, - было бы странно, если бы этот самый интерес не явился критерием уважения или презрения, связанных с идеями людей.

Идеи, как и поступки, можно распределить по трем разным группам.

Идеи полезные: я беру это выражение в самом широком смысле и подразумеваю под этим словом всякую идею, способную поучить или позабавить.

Идеи вредные: те, которые производят на нас обратное действие.

Идеи безразличные, которые не производят на нас никакого впечатления…

Чтобы дать понять, насколько этот способ рассматривать ум плодотворен, я докажу, что везде, во все времена в вопросах ума – суждения отдельных лиц были продиктованы личным интересом, а суждения целых народов – общим интересом и что таким образом всегда как у общества, так и у отдельных лиц источником похвалы является любовь или благодарность, источником презрения – ненависть или месть…

До сих пор этика мало способствовала счастью человечества, потому, что моралисты недостаточно рассматривали различные пороки народов, как необходимые следствия различных форм их правления, а этика может стать действительно полезной людям только тогда, когда она будет рассмотрена с этой точки зрения.

Пороки народа всегда скрыты в основе его законов: там надо искать корни его пороков, чтобы вырвать их. Кто не имеет ни достаточно ума, ни достаточного мужества для этого предприятия, тот не принесет в этом отношении почти никакой пользы миру.

Стремиться уничтожить пороки, связанные с законами народа, не произведя никаких изменений в этих законах- значит браться за невозможное дело, значит отвергать следствия, правильно вытекающие из допущенных принципов.

Можно надеяться изменить взгляды народа только тогда, когда будет изменено его законодательство и реформу нравов следует начать с реформы законов. При существующей форме правления громкие слова, громящие порок, были бы вредны для государства, если бы они не были тщетны; но таковыми они останутся всегда, ибо народная масса двигается только силой закона.

К тому же позволю себе заметить мимоходом: очень немногие моралисты умеют пользоваться нашими страстями, вооружая их друг против друга и тем, заставляя нас согласиться с их взглядами, большая же часть их советов слишком оскорбительна. А они должны бы понять, что оскорбления не могут успешно бороться с чувствами; только страсть может победить страсть.

Заменяя, таким образом, брань указаниями на собственный интерес моралисты могли бы заставить принять свои правила. Все люди стремятся только к счастью. Сделать их добродетельными можно только объединяя личную выгоду с общей.

Установив этот принцип, мы ясно видим, что этика есть пустая наука, если она не сливается с политикой и законодательством. Для того чтобы быть полезными для мира, философы должны рассматривать предметы с той точки зрения, с которой на них смотрят законодатели.

Дело моралиста – указать законы, исполнение которых обеспечивает законодатель, налагая на них печать своей власти…

Видя огромное умственное неравенство людей, приходится прежде всего признать, что умы столь же различны, как и тела, из которых одни слабые и нежные, другие сильные и крепкие. Что же вызывает  в этом отношении различия при единообразном способе действия природы?…

Искать причину неравенства умственных способностей людей

надо без сомнения в неравной величине их памяти. Память есть кладовая, в которой складываются ощущения, факты и идеи, различные сочетания которых образуют то, что мы называем умом.

            Следовательно, ощущения, факты и идеи надо рассматривать как первичную материю ума. А чем обширнее кладовая памяти, тем больше в ней содержится этой первичной материи и, скажут, тем больше у человека умственных способностей.

            Люди, в среднем нормально организованные, одарены памятью достаточной, чтобы подняться до самых высоких идей. Всякий человек в этом отношении достаточно наделен природой, если его память способна удержать столько фактов и идей, что, сравнивая их между собой, он может всегда заметить новые отношения, постоянно увеличивать число своих идей и, следовательно, непрестанно расширять свой ум…

            Все люди, которых я называю нормально организованными, способна к вниманию, так как все научаются читать, знать свой язык и могут усвоить первые теоремы Евклида. А всякий способный усвоить первые теоремы обладает физической способностью понять и все остальные.

            Большая или меньшая легкость, с которой схватываются математические истины, так же как и истины всякой другой науки, зависит от большего или меньшего числа ранее воспринятых основных положений, которые необходимо иметь в памяти, чтобы усвоить всю науку...

            Я уже легко открываю источник человеческих добродетелей; я вижу, что если бы люди не были чувствительны к физическим страданиям и наслаждениям, если бы они были равнодушны, то они не знали бы личной выгоды. А без личной выгоды они не образовали бы обществ и не было бы между ними договоров; не существовало бы и общего интереса.

            Эта истина опирается на юридическую аксиому «интерес есть мера человеческих поступков»…Природа посредством чувств голода, жажды, холода и жары предупреждает человека о его потребностях и связывает удовольствия и страдания с удовлетворением этих потребностей…

            Люди желают быть достойными уважения для того, чтобы пользоваться удовольствиями, связанными с этим уважением. Жажда уважения есть замаскированная жажда наслаждения…

            Если бы люди не обладали страстями, не было бы никакой возможности сделать их хорошими. Но любовь к наслаждениям может направлять к общему благу страсти отдельных лиц. Отвращение большинства людей к добродетели не есть следствие порочности их натуры, а следствие несовершенства законодательства.

            Добродетель, порождаемая страхом пытки, мстит за свое происхождение; эта добродетель труслива и непросвещенна ибо страх глушит пороки, но не родит добродетель…

            Деспотизму свойственно заглушать страсти; а лишь только души, лишившись страстей, перестанут быть деятельными и как только граждане отупеют от праздности и изнеженности, так государство начинает хиреть. В государстве страсти необходимы – они как буря очищают стоячие воды от загнивания…

            Словом, умственное неравенство людей зависит и от формы правления в их стране, и от эпохи, в которой они родились, и от полученного ими воспитания, и, наконец, от степени высоты и плодотворности тех идей, которые они сделали предметом своего изучения…

            Вся задача совершенного воспитания сводится, во-первых к тому, чтобы установить какие идеи следует вкладывать в память молодых людей в зависимости от различных положений, в которые ставит их судьба, и во-вторых, определить наиболее верные средства, чтобы зажечь в них стремление к славе и к общественному уважению.

            Когда обе эти задачи будут разрешены, тогда великие люди, бывшие до сих пор результатом слепого стечения обстоятельств, станут результатом деятельности законодателя; тогда, оставив меньше места случаю, совершенное воспитание сумеет бесконечно увеличить в государствах число талантливых добродетельных людей.

            С помощью воспитания можно приучить граждан к гуманности, раскрыть их сердца и ум для познания истины и сделать из всех, если и не гениев, то, по крайней мере, здравомыслящих и тонко чувствующих людей.

 

 

ДЕНИ ДИДРО (1713 – 1784)

           

            Великий французский философ-материалист, писатель и теоретик искусства. Родился в семье зажиточного ремесленника. Окончив коллеж в Париже, он примкнул к движению просветителей во Франции и в дальнейшем стал одним из его руководителей. Сначала Дидро выступал с позиций деизма, но уже в одном из первых своих произведений «Письма о слепых в назидание зрячим» (1749) он встал на позиции материализма и атеизма.

            За распространение «опасных мыслей» он был арестован и некоторое время провел в заключении. После освобождения он возглавил издание знаменитой «Энциклопедии наук, искусств и ремесел», вокруг которой объединились математик и философ Даламбер (1717 – 1783) – который несколько лет был соратником Дидро по редактированию энциклопедии, Вольтер, Монтескье, Кондильяк, Гольбах, Руссо и другие просветители.

            Несмотря на преследования, чинимые французским правительством, Дидро довел это издание до конца (1751 – 1780). В 1773 г. по приглашению Екатерины 11 он посетил Россию. Наиболее значительными произведениями Дидро являются: «Мысли об объяснении природы» (1754); «Разговор Даламбера и Дидро» и «Сон Даламбера»(1769); «Философские основания материи и движения» (1770); «Систематическое опровержение книги Гельвеция «О человеке»» (1773 –1774), а также художественное сочинение «Племянник Рамо», содержащие глубокие философские идеи; «Элементы физиологии» (1774 – 1780) и другие.

            Вместе с Вольтером Дидро оказал наибольшее влияние на современную ему общественную мысль. Само мышление, по его взглядам, есть развитая форма чувствительности материи. Дидро – атеист. Он решительно отрицал существование бога и критиковал религиозные догматы о бессмертии души, свободе воли и т.д. Свои надежды он связывал с разумным устройством общества. В основу нравственного поведения людей он ставил стремление  человека к счастью, проповедуя сочетание личных и общественных интересов.

 

ФИЛОСОФСКИЕ ОСНОВАНИЯ МАТЕРИИ И ДВИЖЕНИЯ

 

            Не знаю, в каком смысле философы полагали, будто материя безразлична к движению и покою. Хорошо известно, что тела тяготеют друг к другу. Это значит, что все частицы тела взаимно притягиваются.

            Это значит, что в этом мире все либо перемещается, либо оказывает сопротивление или же одновременно перемещается и оказывает сопротивление.

            По-видимому, это предположение философов напоминает положение математиков, допускающих точки, не имеющие никакого измерения; линии – без ширины и глубины; поверхности – без толщины; или, быть может, у них идет речь об относительном покое одной массы в отношении другой.

            Все находится в относительном покое на корабле, который буря бросает из стороны в сторону. Ничто не пребывает в абсолютном покое, даже соединившиеся воедино молекулы, будь то молекулы корабля или тел, в нем находящихся…

             Тело, по мнению некоторых философов, само по себе бездеятельно и бессильно; это ужасная ошибка, идущая вразрез со всякой здравой физикой, со всякой здравой химией: тело преисполнено деятельности и силы и само по себе, и по природе своих основных свойств, рассматриваем ли мы его в молекулах или в массе.

            К этому добавляют: чтобы представить себе движение вне существующей материи, следует вообразить силу на нее воздействующую. Это не так: молекула, наделенная свойством, присущим ее природе, есть сама по себе деятельная сила.

            Она воздействует на другую молекулу, в свою очередь воздействующую на первую. Все эти неправильные умозаключения опираются на ложные представления об однородности материи.

            Если вы так хорошо себе представляете материю в состоянии покоя, можете ли вы себе представить огонь в покоящемся состоянии? В природе все полно разнообразной деятельности, подобно этой груде молекул, называемой вами огнем. В этой груде у всякой молекулы своя природа, свое действие.

            Таково истинное различие между покоем и движением. Дело в том, что абсолютный покой есть абстрактное понятие, которое в природе не существует, и что движение есть такое же реальное свойство, как длина, ширина, глубина.

            Делайте с метафизикой все, что угодно, но я физик и химик; я беру тела такими, каковы они в природе, а не в чьих-то головах. Они действуют в природе, как в лаборатории, где искра не существует рядом с тремя соединенными молекулами селитры, угля и серы, без того чтобы произошел неизбежный взрыв…

            Внешняя сила, воздействующая на молекулы, истощается; внутренняя сила молекулы неистощима. Она неизменна, вечна. Эти две силы могут вызвать два вида сопротивления: первый вид – напряжение, которое может прекратиться; другой – непрерывное сопротивление. Следовательно, нелепо говорить, будто материя имеет реальную противоположность в движении.

            Количество сил в природе неизменно; но сумма сопротивления и сумма передвижения изменяются. Чем больше сумма сопротивлений, тем меньше сумма передвижений, и, наоборот, чем больше сумма передвижений, тем меньше сумма сопротивлений. Благодаря пожару города сразу возникает грандиозное количество передвижений.

            Атом приводит в движение мир: это совершенно верно, как и то, что атом движим миром. Так как у атома имеется своя собственная сила, она не может быть без действия…

             Не следует смешивать действие с массой; может быть большая масса и небольшое действие, а может иметься небольшая масса и большое действие. Молекула воздуха взрывает стальную глыбу, достаточно четырех крупинок пороха, чтобы раздробить скалу.

            Да, если сравнивать однородный агрегат с другим из того же вещества, то относительная величина их энергии прямо пропорциональны массам. Но когда мы имеем дело с разнородными агрегатами, с разнородными молекулами, то действуют другие законы.

            Имеется столько же различных законов, сколько существует различий во внутренних силах, свойственных каждой элементарной молекуле, определяющей состав тела…

            На всякую молекулу следует смотреть как на средоточие трех родов действий: действия тяжести, или тяготения, действия внутренней силы, свойственной ее природе как молекулы воды, огня, воздуха, серы, действия всех других молекул на нее. Эти действия могут соединяться или разъединяться, и если они соединяются, то действие молекулы – самое сильное из всех возможных для нее…

            Я останавливаю свой взор на общей массе тел, я вижу все в действии и противодействии, я вижу, как все разрушается под видом одной формы и восстанавливается под видом другой. Я наблюдаю перегонки, разложения, всевозможные соединения, явления несовместимые с однородностью материи.

             Отсюда я заключаю, что материя разнородна, что существует бесконечное разнообразие элементов в природе, что у каждого из этих элементов благодаря его разнообразию есть своя самобытная, внутренняя, неизменная, вечная, неразрушимая сила и что все эти внутренне присущие телу силы действуют, выходя за его пределы; таким образом созидается движение или, вернее, всеобщее брожение во Вселенной…

            Если смотреть на тело как на более или менее сопротивляющееся, а не как на нечто тяжелое или стремящееся к центру тяжести, то этим ему уже приписывается сила, приписывается внутреннее и самобытное действие; но имеются и другие силы, из которых одни действуют во всех направлениях, другие же в определенных направлениях.

            Невозможно предположение чего-либо, что существует вне материальной Вселенной, никогда не следует делать подобных предположений, потому что из этого нельзя сделать никаких выводов.

             Все, что говорится о невозможности ускорения движения или скорости, наносит удар гипотезе однородной материи, но это не имеет отношения к тому, кто выводит движение материи из ее разнородности; предположение однородной материи приводит к ряду других нелепостей…

            Все физики, предполагающие, что материя безразлична по отношению к движению и покою, не имеют отчетливого представления о сопротивлении.

            Чтобы физики могли сделать какой-нибудь вывод о сопротивлении, нужно было бы, чтобы это свойство проявлялось безразлично повсюду и чтобы его энергия была той же в любом направлении.

             В таком случае это было бы внутренней силой, существующей в любой молекуле, но такое сопротивление различно в соответствии с направлением, по которому тело могут толкать; оно больше в вертикальном, чем в горизонтальном направлении.

            Отличие тяжести от силы инерции в том, что тяжесть не оказывает одинакового сопротивления во всех направлениях, между тем как сила инерции оказывает сопротивление во всех направлениях.

            И почему бы сила инерции не могла свестись к тому, чтобы удерживать тело в его состоянии покоя и в состоянии движения – исключительно благодаря понятию сопротивления, пропорционального количеству материи.

            Понятие чистого сопротивления одинаково приложимо к покою и движению: к покою – когда тело находится в движении, к движению – когда тело покоится. Без этого сопротивления перед движением не было бы толчка и не было бы остановки после толчка, ведь тело было бы ничем.

             В опыте с шаром, висящем на нитке, тяжесть ликвидируется. Шар тянет нитку настолько, насколько нитка тянет шар. Таким образом. Сопротивление тела зависит исключительно от силы инерции.

            Если бы нитка тянула сильнее, чем шар своим весом, то шар поднялся бы. Если бы шар тянул своим весом больше, чем тянет нитка, он спустился бы и т.д. и т.п.

            Что же касается души бессмертной, о чем так любят порассуждать легковерные догматики, мнящие себя философами, то, как можно допустить бытие существа, которое находится ни в одной из точек пространства, существа непротяженного которое, однако, занимает пространство и в полном своем составе пребывает в каждой части этого пространства; которое по существу отличается от материи и вместе с тем с ней связано; которое за ней следует и приводит ее в движение, само, однако оставаясь неподвижным; которое воздействует на материю и подвержено всем ее переменам; существо о котором у нас нет, наконец, ни малейшего представления и обладающее тем не менее столь противоречивой природой.

            Вряд ли стоит принимать подобные суждения всерьез, Скорее они отражают не реальную действительность вселенского мироздания, а сумбурную галиматью, царящую в убогом сознании суеверных фанатиков.

 

 

ПОЛЬ-АНРИ ГОЛЬБАХ (1723 –1789)

 

Один из главных представителей французского материализма и атеизма ХV111 века. По происхождению немец (барон), родившийся в Германии, но воспитывавшийся и проведший почти всю свою сознательную жизнь в Париже. Гольбах был деятельным участником «Энциклопедии», дружил с Дидро, Даламбером, Гельвецием и другими просветителями. Он автор знаменитой книги «Система природы» (1770), которую сожгли по решению парижского парламента. О популярности этого произведения свидетельствует то, что до начала французской революции оно еще семь раз издавалось.

Другие видные работы Гольбаха: «Разоблаченное христианство» (1761), «Карманное богословие» (1768), «Здравый смысл», «Священная зараза» и другие блестящие атеистические памфлеты. Гольбах определяет природу как причину всего сущего. Материя, по его мнению, - это объективная реальность, воздействующая на органы чувств человека. Первичные свойства ее – протяженность, подвижность, делимость, плотность, вес и множество производных свойств фигуры, цвет и другие.

 Рассуждения о бестелесных духах – нелепая фантазия, противоречащая здравому смыслу. Сознание – свойство организованной материи. Человек – дело рук природы, он часть ее и подчинен ее законам. В политике Гольбах сторонник просвещенного  абсолютизма, решающую роль в истории он придавал деятельности законодателей, высказываясь за конституционную монархию, как царство разума, и за революцию «сверху».

 

СИСТЕМА ПРИРОДЫ

 

Люди всегда будут заблуждаться, если станут пренебрегать опытом ради порожденных воображением систем.

Человек – произведение природы, он существует в природе, подчинен ее законам, не может освободиться от нее…

Тщетно дух его желает ринуться за грани видимого мира, он всегда вынужден вмещаться в его пределах.

Для существа, созданного природой и ограниченного ею, не существует ничего, помимо того великого целого, часть которого оно составляет и воздействие которого испытывает.

Предполагаемые существа, будто бы отличные от природы и стоящие над ней, всегда останутся призраками и мы никогда не сумеем составить себе правильных представлений о них, равно как и о их местопребывании и образе действий. Нет и не может быть ничего вне природы, объемлющей в себе все сущее.

Пусть же человек перестанет искать вне обитаемого им мира существ, способных дать ему то счастье, в котором ему отказывает природа. Пусть он изучает эту природу и ее законы, пусть созерцает ее энергию и неизменный образ действий.

Пусть он применит свои открытия для достижения собственного счастья и молча подчинится законам, от действия которых ничто не может его избавить. Пусть он согласится с тем, что не знает причин, окруженных для него непроницаемой завесой.

Пусть безропотно покорится велениям универсальной силы, которая никогда не возвращается вспять и никогда не может нарушить законы, предписанные ей ее собственной сущностью.

Мыслители явно злоупотребляли столь часто проводившимся различением между физическим человеком и человеком духовным.

Человек есть чисто физическое существо; духовный человек – это то же самое физическое существо, только рассматриваемое под известным углом зрения, обусловленным его организацией.

Но разве эта организация не есть дело рук природы? Разве доступные ей движения или способы действия не являются физическими?

Видимые действия человека, равно как и совершающиеся внутри его невидимые движения, порожденные его волей или мыслью, являются естественным результатом, неизбежным следствием его собственного устройства и получаемых им от окружающих существ импульсов.

Все, что было придумано в ходе истории человеческой мыслью, чтобы изменить или улучшить жизнь людей и сделать их более счастливыми, всегда было лишь неизбежным результатом собственной сущности человека и воздействующих на него живых существ.

Все, что мы делаем или мыслим, все, чем мы являемся и чем будем, всегда лишь следствие того, чем нас сделала всеобъемлющая природа…Все, что мы делаем для изменения своего существа, является лишь длинной цепью причин и следствий, представляющих собой только развитие полученных нами от природы первичных импульсов…

Все заблуждения людей – это заблуждения в области физики; люди обманываются лишь тогда, когда пренебрегают природой, не желают считаться с ее законами и призывать себе на помощь опыт.

Так,не имея опыта, они составили себе несовершенные представления о материи, ее свойствах, сочетаниях и силах, ее способе действия, или энергии, вытекающей из ее сущности. Поэтому вся Вселенная стала для них ареной иллюзий.

Они не поняли природы и ее законов, не увидели необходимых путей, начертанных ею для всего, что в ней заключено. Мало того! Они не поняли самих себя; все их системы, гипотезы, рассуждения, лишенные основы опыта, представляют собой лишь сплошную цепь заблуждений и нелепостей.

Не познав природы, человеческий род создал себе богов, которые стали единственными предметами его надежд и опасений.

Люди не поняли, что эта природа, лишенная как доброты, так и злобы, создавая и разрушая существа, сразу же заставляет страдать тех, кого она наделила чувствительностью, распределяя между ними блага и бедствия, непрерывно изменяя эти существа, следует лишь необходимым и непреложным законам.

Они не поняли, что человек должен искать в самой природе и в своих собственных силах средства удовлетворения своих потребностей, лекарства от своих страданий и пути к счастью.

Они ожидали этих вещей от каких-то воображаемых существ, в которых видели виновников своих страданий и удовольствий. Отсюда ясно, что теми неизвестными силами, перед которыми так долго трепетал человеческий род, и суеверными вероучениями, которые были источником всех его бедствий, люди обязаны незнанию природы.

Из-за незнания собственной природы и собственных стремлений, своих потребностей и прав человек, живя в обществе, утратил свободу и стал рабом.

Он отрекся от желаний своего сердца или счел необходимым заглушить их и пожертвовать своим благополучием прихотям своих вождей.

Он не понял цели общества и правительства, безоговорочно подчинился таким же, как он сам, людям, на которых под влиянием предрассудков стал смотреть как на существ высшего порядка, как на земных богов.

Эти последние воспользовались его заблуждениями, чтобы поработить его, развратить, сделать порочным и несчастным. Так вследствие незнания своей собственной природы род человеческий оказался порабощенным и стал жертвой дурных правительств.

Из-за незнания самого себя и необходимых отношений, существующих между ним и другими людьми, человек отрекся от своих обязанностей к ближним, не понял, что другие люди необходимы для его собственного счастья.

Он не понял также своих обязанностей по отношению к самому себе, не усмотрел излишеств, которых должен избегать, чтобы добиться прочного счастья, не отличил страстей, которым должен сопротивляться, от тех, которым должен отдаться ради своего собственного счастья.

Одним словом, он не понял своих истинных интересов. Этим объясняется беспорядочность его жизни, его невоздержанность, его постыдные пороки и все удовольствия, которым он предался в ущерб своему здоровью и прочному благополучию.

Впрочем, и в том случае, если бы человек уяснил себе задачи нравственности, развратные правительства помешали бы ему осуществить на деле предписания доброй морали, даже если бы он их знал.

Именно поэтому он коснеет в невежестве или делает столь медленные и неверные шаги по пути к улучшению своей участи. Из-за лени он предпочитает руководствоваться скорее примером, рутиной, авторитетом, чем опытом, который побуждает к деятельности, и разумом, который требует размышления…

Поднимемся же над облаками предрассудков. Выйдем из окружающего нас густого тумана, чтобы получше рассмотреть взгляды людей, их различные учения. Будем остерегаться разгула воображения, возьмем в руководители опыт, обратимся к природе, постараемся почерпнуть в ней самой правильные понятия о заключающихся в ней предметах.

Прибегнем к содействию наших чувств, которые пытались сделать подозрительными в наших глазах; станем вопрошать разум, который бесстыдно оклеветали и унизили; будем внимательно созерцать видимый мир и посмотрим, не достаточно ли его, чтобы дать нам возможность судить о неведомых землях духовного мира.

Может быть, мы найдем, что не было никаких оснований разделять друг от друга два царства, одинаково входящие в область природы. Вселенная, это колоссальное соединение всего существующего, повсюду являет нам лишь материю и движение. Её совокупность раскрывает перед нами лишь необъятную и непрерывную цепь причин и следствий.

Некоторые из этих причин нам известны, ибо они непосредственно воздействуют на наши чувства. Другие нам не известны, потому что действуют на нас лишь посредством следствий, часто очень удаленных от своих первопричин.

Разнообразнейшие вещества, сочетаясь на тысячи ладов, непрерывно получают и сообщают друг другу различные движения. Разные свойства веществ, их сочетания и способы действия, являющиеся необходимыми следствиями этих свойств и сочетаний, составляют для нас сущность всех явлений бытия.

 И от различия этих сущностей зависят различные порядки, ряды или системы, в которые входят эти явления, в совокупности составляя то, что мы называем природой. Таким образом, природа, понимаемая в широчайшем смысле этого слова, есть великое целое, получающееся от соединения различных веществ, от их сочетаний и движений, наблюдаемых нами во Вселенной.

Природа, понимаемая в более узком смысле или рассматриваемая в каждом отдельном явлении, это целое, вытекающее из сущности, т.е. из свойств, сочетаний, движений или способов действий, отличающих данное явление от других.

Так, человек есть некое вытекающее из комбинаций известных веществ, одаренных специфическими свойствами, целое устройство, которое называется организацией и сущность которого в том, чтобы чувствовать, мыслить, действовать - одним словом, двигаться способом, отличающим человека от других существ, с которыми он себя сравнивает.

В результате этого сравнения человек относит себя к существам особого порядка, системы, класса, отличающимся от класса животных, в которых он не замечает тех же самых свойств, что у себя.

Различные системы существ, или, если угодно, их специфические сущности, зависят от общей системы, от великого целого, от всеобъемлющей природы, часть которой они составляют и с которой необходимо связано все существующее.

 

О ДВИЖЕНИИ И ЕГО ПРОИСХОЖДЕНИИ

 

Движение – это усилие, с помощью которого какое-нибудь тело изменяет или стремится изменить местоположение.

Лишь движение устанавливает отношения между нашими телами и органами, находящимися внутри или вне нас. Только по этим движениям мы узнаем об их существовании, судим об их свойствах, отличаем их друг от друга, распределяем их по разным классам.

Разнообразные существа, субстанции или тела, совокупность которых составляет природу, будучи сами следствием известных сочетаний, или причин, в свою очередь становятся причинами.

Причина – это тело или явление природы, приводящее в движение другое тело или производящее в нем какие-нибудь изменения.

Следствие – это изменение, произведенное каким-нибудь телом в другом теле при помощи движения.

Всякое тело способно в силу своей особой сущности, или природы, производить, получать и сообщать различные движения; через посредство движения некоторые тела способны воздействовать на наши органы, а последние оказываются в состоянии получать от них впечатления или испытывать изменения в их присутствии.

Те тела или существа, которые не могут воздействовать на наши органы ни непосредственно, т.е. сами по себе, ни опосредствованно, через другие тела, не существуют для нас, ибо они не в состоянии воздействовать на нас и, следовательно, доставлять нам идеи и не могут стать предметом нашего познания и суждения.

Познать какой-нибудь предмет – значит почувствовать его; почувствовать его – значит испытать его воздействие.

Видеть – значит испытать такое воздействие через посредство органа зрения; слышать – значит испытать такое воздействие с помощью органа слуха и т.д. Словом, как бы ни действовало на нас тело, мы познаем его лишь благодаря какому-нибудь изменению, произведенному им в нас…

Наши чувства обнаруживают в окружающих нас телах два рода движения: во-первых, движение масс, представляющих собой перемещение тел с одного места на другое; этого рода движение непосредственно доступно нашему наблюдению.

Так мы видим, как падает камень, катится шар, движется, или меняет свое положение, рука. Но есть другое, внутреннее и скрытое движение, зависящее от свойственной известному телу энергии, т. е. от сущности, от сочетания, действия и противодействия невидимых молекул материи, из которых состоит это тело.

Это движение не обнаруживается нами непосредственно, мы знаем его лишь по изменениям и превращениям, замечаемым по истечении некоторого времени в телах или смесях. Такого рода, например, те скрытые движения, которые вызываются брожением в молекулах муки: последние, первоначально будучи рассеянными, разрозненными, впоследствии связываются и образуют компактную массу, называемую нами хлебом.

Такого же рода те неуловимые движения, благодаря которым растет, крепнет, видоизменяется какое-нибудь растение или животное: наши глаза не способны проследить постепенные действия причин, порождающих эти следствия.

Наконец, того же рода и происходящие в человеке внутренние движения, которые мы называем его умственными способностями, мыслями, страстями, желаниями, о которых можно судить лишь по его поступкам.

Как видимые, так и скрытые движения называются приобретенными, если они сообщены телу посторонней, существующей вне его причиной или силой, заметить которую нам позволяют наши чувства. Например, движение парусника под ветром.

Самопроизвольными мы называем движения, происходящие в теле, заключающем в самом себе причину наблюдаемых в нем изменений…

Каковы бы ни были движения тел, они являются необходимым следствием их сущности или свойств тех причин, действия которых испытывают эти тела.

Всякая вещь может действовать и двигаться только определенным образом, согласно законам ее собственной энергии и энергии тел, воздействующих на нее.

Так тяжелое тело непременно должно упасть, если не встретит препятствия, способного остановить его. Так одаренные чувствительностью существа непременно должны искать удовольствия и избегать страданий.

Все во Вселенной находится в движении. Сущность природы заключается в том, чтобы действовать; если мы станем рассматривать ее части, то увидим, что среди них нет ни одной, которая находилась бы в состоянии абсолютного покоя.

Все, что кажется нам находящемся в покое, испытывает неуловимые и малые движения, ни на мгновение не остается в одном и том же состоянии.

В телах не может быть действия без противодействия. Это сила инерции. Наконец, есть силы, называемые мертвыми, и силы, именуемые живыми, или движущими, они представляют собой явления одного и того же рода, которые только обнаруживают себя различным образом.

Идея природы необходимо заключает в себе идею движения.

Разнообразие ее движений вытекает из различия свойств, качеств, сочетаний веществ, совокупностью которых является природа…

            Если мы будем под природой понимать то, чем она является в действительности, а именно целое, разные части которого имеют разные свойства, действуют согласно им, находятся в непрерывном взаимодействии, тяготеют к общему центру или удаляются к периферии – тогда ничто не заставит нас прибегать к содействию сверх естественных сил, чтобы понять образование наблюдаемых вещей и явлений.

            Движение – необходимый результат существования и сущности материи и всегда было им, существуя от века. Существование материи  есть факт; существование движений – другой такой же факт.

            Мы обнаруживаем в телах протяжение, подвижность, делимость, твердость, тяжесть, силу инерции. Из этих общих и первичных свойств вытекают другие: плотность, фигура, цвет и т.д.

            Движение – источник изменений материи и всех ее модификаций. Самые сложные движения всегда являются лишь результатом сочетания простых движений. Всякая причина производит следствие. Не может быть следствия без причины.

            Все движения, все способы действия определяются природой тел, их сущностью, свойствами и сочетаниями. Необходимость есть постоянная ненарушимая связь причин с их следствиями. Огонь необходимо зажигает горючие вещества, попадающие в сферу его действия.

            Природа во всех своих явлениях с необходимостью действует согласно их сущности. Движение связывает целое с его частями. Если в природе все связано и все движения в ней возникают друг из друга, хотя часто их скрытое воздействие ускользает от нашего взора, мы должны быть уверены, что нет столь малой и отдаленной причины, которая не оказала бы на нас иногда огромного и неожиданного влияния.

            Во время страшных судорог, сотрясающих иногда политические общества и часто влекущие за собой гибель какого-нибудь государства, у участников революции – как активных деятелей, так и жертв – нет ни одного действия, ни одного слова, ни одной мысли, ни одной страсти, которые не были бы необходимыми, не вызывали бы именно тех действий, какие они должны вызывать сообразно местам, занимаемым участниками данных событий…

 

О БОЖЕСТВЕ

 

Если бы в этом мире не было зла, человек никогда не помышлял бы о божестве.

Разрозненно жившие дикари вовсе не знали законов природы или знали их крайне несовершенным образом. Только общественная жизнь дает возможность развиваться человеческому знанию. Чтобы разгадать природу, необходимы разнообразные и взаимодополняющие друг друга усилия.

Если иметь это в виду, станет ясно, почему для наших диких предков все явления были чем-то таинственным, а вся природа – загадкой; все явления должны были казаться чудесными и грозными существам, лишенным опыта.

Невежество, тревоги, бедствия всегда были источниками первых представлений людей о божестве. Представления об этих могущественных силах всегда соединялись с представлением о страхе. Их имя всегда напоминало человеку его собственные беды или бедствия его предков.

Если боги народов были порождены среди тревог, то точно так же посреди страданий каждый отдельный человек сотворил себе некую неведомую силу.

Возникшие внутри него и вопреки ему движения; болезни, страдания, страсти, болезненные изменения, испытываемые его организмом, причины которых он не знает, наконец, смерть, вид которой так страшен для привязанного к жизни существа, - все эти явления представляются ему сверх естественными, так как противоречат его природе.

Поэтому он приписывает их какой-то могущественной причине, которая, несмотря на все его усилия, располагает им по своему произволу. Его воображение, в отчаянии от кажущихся неизбежными бедствий, рисует ему призрак, перед которым он не перестает трепетать, сознавая собственную слабость.

Так в мастерской печали несчастный человек создает призрак, из которого он делает себе бога.

О неизвестных нам предметах мы всегда умозаключаем по тем вещам, которые в состоянии познать. По аналогии с самим собой человек приписывает всякой воздействующей на него неизвестной причине - волю, ум, намерение, планы, страсти – словом качества, подобные его собственным.

Сообразно с этими представлениями, он любит воздействующие на него представления или боится их, если думает, что не может избежать их влияния. Это объясняет нам образование богов-хранителей, которые имеются у каждого человека среди диких народов…        

В начале своей общественной жизни люди, часто терпя бедствия по вине природы, приписывали стихиям или управляющими ими скрытыми силами; волю, намерения, потребности, желания, подобные тем, которые имеются у человека.

В этом – источник жертвоприношений, придуманных, чтобы подкармливать эти неизвестные существа. Полагали, что стихии можно умилостивить как человека мольбами, низкопоклонством, подарками. Так возникло жречество, сложились культы, мало-помалу образовались религиозные доктрины, передававшиеся от поколения к поколению.

Первые богословские системы вначале заставляли человека бояться и почитать стихии – грубые материальные предметы; затем он стал поклоняться существам, управляющим стихиями, - могущественным гениям и гениям низшего порядка, а также героям или людям, одаренным великими доблестями.

В ходе дальнейших размышлений человек решил упростить эту систему, подчинив всю природу одному единственному агенту – верховному разуму, духу, мировой душе, приводящей в движение эту природу и ее части. Восходя от одной причины к другой, люди в конце концов перестали различать чтобы то ни было, и в этом-то мраке поместили своего бога.

В этих темных безднах их встревоженное воображение продолжает фабриковать химеры, которые будут страшить людей до тех пор, пока познание природы не освободит их от веры в эти призраки – предметы их постоянного и бессмысленного поклонения.

Если мы постараемся понять сущность наших представлений о божестве, то должны будем признать, что словом бог люди всегда обозначают наиболее скрытую, далекую и неизвестную причину наблюдаемых им явлений.

Они употребляют это слово лишь в тех случаях, когда перестают разбираться в механизме естественных и известных им причин. Утратив из виду последовательность и связь этих причин, они прекращают свои поиски; и, чтобы покончить с затруднениями, называют богом последнюю причину, т.е. ту, что находится за гранью всех известных им причин.

Таким образом, они дают лишь туманное название некоторой неизвестной причине, перед которой останавливаются под влиянием лености мысли или ограниченности своих познаний…

Если незнание природы породило богов, то познание ее должно их уничтожить. С ростом знаний человека растут его силы и его орудия. Науки, искусства, ремесла оказывают ему свою помощь. Опыт делает его более уверенным, помогая ему оказывать сопротивление многим явлениям, перестающим пугать его, лишь только он их познает.

Одним словом, людские страхи рассеиваются по мере роста просвещения. Просвещенный человек перестает быть суеверным…

 

 

ЖАН-АНТУАН КОНДОРСЕ (1743 – 1794)

 

Видный французский философ-просветитель, писатель, социолог, математик и политический деятель (маркиз). Кондорсе сотрудничал в «Энциклопедии», возглавлявшейся Дидро. Будучи членом Французской академии наук, он много лет занимал пост ее секретаря. Во время буржуазной революции в 1791 г. он был избран в Законодательное собрание. В Конвенте примкнул к жирондистам. Правительство Робеспьера обвинило Кондорсе в участие в заговоре против якобинцев и вынесло решение об его аресте.

Вынужденный скрываться, Кондорсе писал свое знаменитое произведение «Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума». В начале 1794 г. он был арестован и в тюрьме, желая избежать казни, принял яд. Подобно другу своему Вольтеру, Кондорсе критиковал религию с позиций деизма и буржуазного просветительства, призывая к отказу от суеверий и к развитию научных знаний. Он уверял, что хотя бог и существует, но в дела природы и общества не вмешивается.

Кондорсе боролся против сословного  строя и деспотизма за демократические свободы и социальное равенство между людьми. В своей работе «Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума», он развивает взгляд на историю как на продукт разума и свободного творчества равноправных граждан.

 

ЭСКИЗ ПРОГРЕССА РАЗУМА

 

…Человеческий род на первой стадии цивилизации представлял собой общество с небольшим числом людей, существовавших охотой и рыболовством. Люди обладали примитивным искусством изготовлять оружие и домашнюю утварь, строить или копать себе жилища, но они уже владели языком для выражения своих потребностей и небольшим числом моральных идей, лежащих в основе общих правил их поведения.

Живя семьями, они руководствовались общепринятыми обычаями, заменявшими им законы, и имели даже несложную форму правления. Неуверенность и трудность борьбы за существование не позволяли человеку располагать тем досугом, при котором, работая мыслью, он мог бы обогащать свой ум  сложными сочетаниями идей.

Способы удовлетворения потребностей настолько зависели от случая и времени года, что были не в состоянии породить промышленное производство и каждый ограничивался усовершенствованием своей ловкости и личного искусства.

Таким образом, прогресс человеческого рода должен был быть тогда очень медленным; лишь изредка, благоприятствуемое необычайными обстоятельствами, человечество могло иметь поступательное движение. Но постепенно средства существования, получаемые от охоты, рыболовства, плодов непосредственно от земли, заменяются пищей, доставляемой животными, которых человек приручил, умеет сохранять и размножать.

К скотоводству, далее, присоединяется примитивное земледелие: человек не удовлетворяется более плодами или растениями, которые он находит, он научается создавать из них запасы, собирать их, сеять или разводить при помощи обработки земли.

Собственность, которая первоначально ограничивается собственностью на убитых животных, на оружие, сети, домашнюю утварь, распространяется сначала на стада, а затем на землю, которую человек распахал и обрабатывает. Со смертью главы эта собственность естественно переходит к семье.

Некоторые владеют излишками, поддающимися сохранению. Если излишки значительны, они порождают новые потребности, если в чем-то испытывается при этом недостаток, то появляется идея обмена. С этого момента моральные отношения усложняются и умножаются. Большая безопасность, более обеспеченный и постоянный досуг позволяют человеку предаваться размышлению.

У некоторых входит в привычку обменивать часть своего излишка на труд, благодаря чему они сами  освобождаются от труда. Таким образом создается класс людей, время которых не целиком поглощено физическим трудом и желания которых распространяются за пределы их примитивных потребностей.

Пробуждается промышленность, совершенствуются и распространяются уже известные ремесла…по мере того, как добывание средств существования становится менее опасным и зависящим от случая, растет население. Земледелие способно прокормить большее число индивидов на одной и той же территории, это ускоряет прогресс. Общество становится более оседлым…

Человек обнаруживает свои отличия от других животных. Между людьми устанавливаются более сложные отношения, растет потребность в средствах сообщения и передачи идей более верным способом, чем устно, по памяти. Таким образом появилась необходимость в письменности и последняя была изобретена.

С тех пор писаная азбука стала известной; небольшое число знаков удовлетворяло  потребность в письме, так же как небольшое количество звуков – потребности разговорного языка. Письменный язык был таким же, как и разговорный, необходимо было только знать и уметь образовывать эти немногочисленные знаки. Этот последний шаг обеспечил навсегда прогресс человеческого рода…

Эту стадию развития между первой ступенью цивилизации и той ступенью, на которой мы видим еще людей в диком состоянии, прошли все исторические народы, образуя непрерывную цепь между началом исторического периода и веком, в котором мы живем, между первыми известными нам народами и современными европейскими нациями.

Все говорит нам о том, что мы живем в эпоху великих революций. Кто может лучше нас осветить то, что нас ожидает, кто может предложить нам более верного путеводителя, который мог бы нас вести среди революционных движений, чем картина революций, предшествовавших и подготовивших настоящую?

Современное состояние просвещения гарантирует нам, что революция будет удачной, но не будет ли этот благоприятный исход иметь место лишь при условии использования всех наших сил?

И для того чтобы счастье, которое эта революция обещает, было куплено возможно менее дорогой ценой, чтобы оно распространилось с большей быстротой на возможно большем пространстве, для того чтобы оно было более полным в своих проявлениях, разве нам не необходимо изучить в истории прогресса человеческого разума препятствия, которых нам надлежит опасаться, и средства, которыми нам удастся их преодолеть?  

 

О БУДУЩЕМ

 

Если человек может с почти полной уверенностью предсказать явления, законы которых он знает; если даже тогда, когда они ему неизвестны, он может на основании опыта прошедшего предвидеть с большой вероятностью события будущего, то зачем считать химерическим предприятием желание начертать с некоторой правдоподобностью картину будущих судеб человеческого рода по результатам его истории?…

Наши надежды на улучшение состояния человеческого рода в будущем могут быть сведены к трем важным положениям: уничтожение неравенства между нациями, прогресс равенства между различными классами того же народа, наконец, действительное совершенствование человека…

Когда взаимные потребности сблизят всех людей, нации наиболее могущественные возведут в ранг своих политических принципов равенство между обществами, подобно равенству между отдельными людьми, и уважение к независимости слабых государств как гуманное отношение к невежеству и нищете.

Когда правила, имеющие целью подавить силу человеческих способностей, будут заменены такими, которые будут благоприятствовать их проявлению и энергии, возможно ли будет тогда бояться, что на земном шаре останутся пространства, недоступные просвещению, где надменность деспотизма могла бы противопоставить истине долго непреодолимые преграды!

Настанет, таким образом, момент, когда солнце будет освещать землю населенную только свободными людьми, не признающими другого господина, кроме своего разума; когда тираны и рабы, священники и их глупые, лицемерные пособники будут существовать только в истории и на театральных сценах.

Когда ими будут заниматься только для того, чтобы сожалеть об их жертвах и обманутых ими, чтобы ужас от их эксцессов напоминал о необходимости быть на страже, чтобы уметь распознавать и подавлять силой своего разума первые зародыши суеверия и тирании, если бы когда-нибудь они осмелились вновь появиться.

Даже для наук, в которых открытия являются результатом только умозаключений, преимущество быть предметом изучения весьма многих людей может способствовать их прогрессу, благодаря тем детальным усовершенствованиям которые не требуют силы ума, необходимой изобретателям, и которые постигаются простым размышлением.

Если мы перейдем к искусствам, теория которых зависит от этих самых наук, мы увидим, что их прогресс должен совершаться параллельно с развитием  этой теории; что процессы искусств способны так же совершенствоваться и упрощаться, как и научные методы; что инструменты, машины, рабочие станки будут увеличивать все больше силу и ловкость людей и будут содействовать уменьшению времени и труда необходимого для их производства.

Тогда исчезнут препятствия, затрудняющие еще этот прогресс, и случайности, которые люди научатся предвидеть и предупреждать, будут устранены, как и вредные влияния от привычек, климата и отдельных видов работ. Тогда, обрабатывая меньшую земельную площадь,  удастся получать гораздо большую массу пищевых продуктов и гораздо большей полезной ценности.

Таким образом средства сохранения и экономии в потреблении будут следовать за прогрессом искусства воспроизводить различного рода средства существования и изготовлять из них необходимые продукты. Та же земельная площадь сможет прокормить большее количество людей и каждый из них, занятый менее тяжелым трудом, будет питаться более целесообразно и сможет лучше удовлетворять свои разумные естественные потребности.

Применение вычисления сочетаний и вероятностей к социальным наукам обещает прогресс, тем более важный, что оно одновременно является единственным средством придать их результатам почти математическую точность и оценить степень их достоверности или правдоподобия…

Без применения вычислений часто невозможно выбрать с уверенностью между двумя сочетаниями, образованными для одной и той же цели, когда преимущества, которые они представляют, не поражают очевидной несоразмерностью. Наконец, без такой помощи эти науки остались бы всегда грубыми и ограниченными, лишенными достаточно тонких инструментов, чтобы уловить едва заметные истины, лишенными достаточно надежных машин, чтобы достичь глубины рудника, где скрывается основная часть богатства.

Наиболее просвещенные народы, отвоевав себе право самостоятельно располагать своей жизнью и своими богатствами, постепенно научатся рассматривать войну как наиболее гибельный бич, как величайшее преступление. Первыми прекратятся те войны, в которые узурпаторы верховной власти наций вовлекают их из-за мнимых наследственных прав.

Народы узнают, что они не могут стать завоевателями, не потеряв своей свободы, что вечные союзы являются единственным средством поддерживать их независимость, что они должны искать безопасности, а не могущества. Постепенно рассеются коммерческие предрассудки, ложный меркантильный интерес потеряет свою страшную силу обагрять кровью землю и разорять нации под предлогом их обогащения.

Так как народы сблизятся, наконец, в принципах политики и морали, так как каждый из них ради своей собственной выгоды призовет иноземцев к более равному разделу благ, которыми он обязан природе или своей промышленности, то в силу этого все причины, вызывающие раздражение и питающие национальную ненависть, мало-помалу исчезнут; они не доставят больше воинственной ярости ни пищи, ни повода.

Учреждения, лучше организованные, чем те проекты вечного мира, которые заняли досуг и утешали душу некоторых философов, ускорят прогресс этого братства наций; и международные войны, как и убийства, будут в числе тех необыкновенных жестокостей, которые унижают и возмущают природу, которые надолго клеймят позором страну и век, летописи которого ими были осквернены…

Прогресс наук обеспечивает прогресс промышленности, который сам затем ускоряет научные успехи, и это взаимное влияние, действие которого беспрерывно возобновляется, должно быть причислено к наиболее деятельным, наиболее могущественным причинам совершенствования человеческого рода.

В настоящее время молодой человек по окончании школы знает из математики более того, что Ньютон приобрел путем глубокого изучения или открыл своим гением; он умеет владеть орудием вычисления с легкостью, тогда недоступной. Это наблюдение может, однако с некоторыми оговорками, применяться ко всем наукам.

По мере того как каждая из них будет увеличиваться в объеме, будут равным образом совершенствоваться средства представлять по возможности более сокращенно доказательства многочисленных истин и облегчать понимание последних.

Таким образом, невзирая на новые успехи наук…у каждого нового поколения неизбежно возрастет та сумма знаний, которую можно приобрести в один и тот же промежуток времени, с одной и той же умственной силой, при одном и том же внимании.

И элементарная часть каждой науки, та, которой все люди могут достигнуть, став все более обширной, обнимет более полно все, что, может быть, необходимо знать каждому для руководства в своей обыденной жизни, для того чтобы пользоваться своим разумом с полной независимостью…

Мы могли уже заключить, что человеческая способность  совершенствоваться безгранична. Между тем мы до сих пор полагали, что человек сохранит свои естественные способности и свою организацию в том виде, в каком она находится теперь. Нам остается, таким образом, исследовать последний вопрос, какова была бы достоверность и размер наших надежд, если бы можно было предположить, что эти способности и эта организация также доступны улучшению.

Способность совершенствоваться или органическое вырождение пород растений и животных могут быть рассматриваемы как один из общих законов природы.

Этот закон распространяется на человеческий род, и никто, конечно, не будет сомневаться в том, что прогресс предохранительной медицины, пользование более здоровой пищей и жилищами, образ жизни, который развивал бы силы упражнениями, не нарушая их излишествами, что, наконец, уничтожение двух наиболее активных причин упадка – нищеты и чрезмерного богатства – должно удлинить продолжительность жизни людей, обеспечить им более постоянное здоровье, более сильное телосложение.

Понятно, что прогресс предохранительной медицины, став более целесообразным благодаря влиянию прогресса разума и социального строя, должен со временем устранить передаваемые заразные болезни и болезни общие, обусловленные климатом, пищей и природой труда. Было бы нетрудно доказать, что этот результат профилактики должен распространиться почти на все другие болезни, отдаленные причины которых люди, вероятно, сумеют вскрыть.

Будет ли теперь нелепо предположить, что совершенствование человеческого рода должно быть рассматриваемо как неограниченно прогрессирующая способность, что должно наступить время, когда смерть будет только следствием либо необыкновенных случайностей, либо все более и более медленного разрушения жизненных сил, и что, наконец, продолжительность среднего промежутка между рождением и этим разрушением не имеет никакого определенного предела?

Без сомнения, человек не станет бессмертным, но расстояние между моментом когда он начинает жить, и тем, когда, естественно, без болезни, без случайности, он испытывает затруднение существовать, не может ли оно беспрестанно возрастать?

Так как мы говорим здесь о прогрессе, который может быть представлен числовыми величинами или изображен графически, то уместно теперь развить два смысла, в которых можно понимать слово неопределенный…

Наконец, можно ли распространить эти самые надежды и на интеллектуальные и моральные способности человека? И наши родители, от которых мы наследуем достоинства или недостатки устройства их тела, которые передают нам и отличительные черты своей фигуры, и расположения к известным физическим привязанностям, - не могут ли они также передавать ту часть своей  физической организации, откуда исходит ум, сила рассудка, энергия души или моральная чувствительность?

Не правдоподобно ли, что воспитание, совершенствуя эти качества, влияет на эту самую организацию, видоизменяет и совершенствует ее? Аналогия, анализ развития человеческих способностей и даже некоторые факты как будто доказывают реальность этих догадок, которые еще более расширили бы пределы наших надежд…

 

 

МИХАИЛ ВАСИЛЬЕВИЧ ЛОМОНОСОВ (1711 – 1765)

 

Великий русский ученый-энциклопедист, поэт, основоположник материалистической философии и естествознания в России. Сын крестьянина-помора из Архангельской губернии, он с раннего возраста страстно стремился к знаниям. В 1730 году, в 19 лет, он ушел в Москву и, преодолев много трудностей, поступил в Славяно-греко-латинскую академию. После ее окончания, как лучший ученик, он был направлен в Академию наук в Петербурге, а затем – за границу в Марбургский университет.

В 1741 г. он вернулся в Россию. Творчество Ломоносова очень разносторонне. Особенно велики его заслуги в развитии физики и химии. Неоценимый вклад он внес также в русскую филологию, историю и поэзию. От него берет начало материалистическая традиция в развитии передовой русской философии и естественных наук.

В 1748 г. он открыл закон сохранения материи и движения, дал его теоретическое и экспериментальное обоснование: «Все изменения, совершающиеся в природе, происходят таким образом, что сколько к чему прибавилось, столько же отнимется от другого…

Этот закон природы является настолько всеобщим, что простирается и на правила движения».

            В дальнейшем Ломоносов обосновал этот закон в своем произведении «Рассуждения о твердости и жидкости тел» и в других работах… Экспериментально он доказал его при помощи взвешивания веществ до и после химической реакции. Таким образом Ломоносову принадлежит приоритет в открытии закона сохранения материи и движения, лежащий в основе современного естествознания, особенно физики и химии.

            Обосновывая положение, о неуничтожимости и несотворимости материи и движения, Ломоносов отстаивал их неразрывность и в отношении к движению частичек материи. Он является основателем химической атомистики, раскрывающей атомно-молекулярное строение материи, считая, что «корпускулы-молекулы» составлены из мельчайших частиц элементов (атомов).

            «Корпускулы, - писал он, - однородны, если состоят из одинакового числа одних и тех же элементов, соединенных одинаковым образом. Корпускулы разнородны, когда их элементы различны и соединены по разному или разнятся числом последних; от этого зависит бесконечное разнообразие тел».

            На законе сохранения движения основано понимание Ломоносовым теплоты, как механического движения «корпускул». В «Размышлениях об упругой силе воздуха», он развил теорию строения воздуха на основе молекулярно-кинетических представлений, сыгравших огромную роль в дальнейшем развитии науки.

            Ломоносов боролся против антинаучных взглядов господствовавших в 18 веке в естествознании, против метафизического понятия о «теплороде». В «Размышлениях о причине теплоты и холода» он писал, что имеется достаточное основание теплоты в самом движении. А так как движение не может происходить без материи, то разные явления природы обусловлены разными формами движения материи.

            Ломоносов положил начало новой науки – физической химии, связывающей физические теории и методы исследования с решением химических проблем. Большое внимание он уделял развитию горной металлургии и фарфорового дела.  В области геологии он первым выдвинул идею естественного развития. Он планомерно исследовал богатства недр России, выяснял условия мореплавания по Северному морскому пути.

            Сторонник гелиоцентрической теории в астрономии, множества миров и бесконечной вселенной, Ломоносов открыл воздушную атмосферу вокруг Венеры и допускал возможность жизни на других планетах. Он впервые ввел в химии способ количественного, (весового) приема в системных исследованиях, изобрел целый ряд инструментов для применения в мореходстве, метеорологии, геодезии, физике и химии, создал первую химическую лабораторию в России в 1748 году.

             Материалистический взгляд на атомы Ломоносов противопоставил идеалистической монадологии Лейбница, которую подверг резкой критике. Отвергая духовные монады Лейбница, он называл корпускулы (молекулы) «физическими монадами». В работе «О слоях земных» он говорит об эволюционном развитии растительного и животного царства, выдвигая смелую теорию о растительном происхождении торфа, каменного угля, нефти, янтаря, эволюционную теорию происхождения почв.

            Ломоносов уже рассматривает окружающий нас мир диалектически, как постоянно изменяющийся и развивающийся. Он разрабатывает материалистическую теорию познания, считая источником познания внешний мир, воздействующий на органы чувств человека. Он был решительным противником идеалистической теории «врожденных идей» Декарта и «внутреннего опыта» Локка.

            Он высказывался за соединение опытных данных с теоретическими выводами, осуждая тех, кто отрывал познание от чувственных восприятий, кто метафизически противопоставлял синтез анализу. Он понимал опыт в смысле научного эксперимента и чувственного восприятия объективной действительности. Ломоносов подверг резкой критике теорию так называемых «вторичных качеств», доказывая что те, так же объективны, как и первичные.

            Ломоносов был основоположником русской грамматики. Благодаря ему на смену схоластических схем старой грамматики пришла новая грамматика, основанная на живой русской речи. В своих стихотворных произведениях он призывал к развитию наук и искусств, к распространению просвещения среди русского народа. Он вел упорную борьбу за создание отечественной науки за соединение ее с практическими задачами. Он  первый среди русских ученых получил звание академика.

            Ломоносов был основателем Московского университета в 1755 году. Он вел борьбу и с духовенством, нещадно бичуя попов за невежество. Как патриот он выступал против извращения истории и засилья «немецкой партии» в Академии наук. Он горячо любил русский народ и верил в его великое будущее.

 

                        ФИЗИКА КОРПУСКУЛЯРНОЙ ФИЛОСОФИИ

 

            Корпускулы – сущности сложные, недоступные сами по себе наблюдению…

            Основание того, что свойственно природным телам, нужно искать в качествах корпускул и способе их расположения…

            Корпускулы, имеющие основанием своего сложения элементы, называются первичными.

            Корпускулы, имеющие основание своего сложения в других меньших, чем они, корпускулах, суть производные…

            Корпускулы разнородны, если различаются массою или фигурой, или тем и другим одновременно…

            Все доступные наблюдению тела, состоят из производных корпускул…

            Сцепление корпускул зависит от жидкой нечувствительной материи, наполняющей промежутки, не содержащие составляющей тело материи…

            Истинный химик должен быть теоретиком и практиком, а также и философом…

            Все изменения тел происходят посредством движения…

             Наука о движении есть механика – изменения смешанных тел происходят механически…

            А так как знание механики предполагает знание чистой математики, то стремящийся к детальному изучению химии должен быть сведущ и в математике…

            Одно и то же не может одновременно быть и не быть…

            Ничто не происходит без достаточного основания

            Материя есть протяженное несопроницаемое, делимое на нечувствительные части тело, состоящее из атомов и формы (корпускул)…

Непрерывное образование и разрушение тел достаточно говорит о движении корпускул…

Все, что есть в природе, математически точно и определенно; хотя мы иногда сомневаемся в этой точности, но наше незнание нисколько не умаляет ее: если бы даже весь мир сомневался в том, что дважды два четыре, все-таки дважды два у всех сомневающихся дадут четыре.

Сущность тел состоит в протяжении и силе инерции…

Природа тел состоит в действии и противодействии, а так как они не могут происходить без движения, то природа тел состоит в движении, и, следовательно, тела определяются движением…

Все, что есть или совершается в телах, происходит от их протяжения, силы инерции и движения…

Тела, как состоящие из материи, могут делиться на части. Деление это может рассматриваться двояко: физически и математически. Я говорю, что тело делится физически, когда части его реально отделяются одна от другой, и математически, когда для данного протяжения тела части его обозначаются некоторым числом…

Чисто математическое деление определяется произвольно, и нельзя доказать, что части тел, означенные математически, реально отделимы друг от друга; поэтому мы попытаемся исследовать только физическое разделение тел и будем называть физическими частицами весьма малые части, реально отделимые друг от друга…

К числу частных качеств нужно отнести теплоту и холод, сцепление частей, удельный вес, цвет, запах, вкус, упругость и специфические свойства, каковы силы электрическая, магнитная, лечебная и т. д…

Частные качества тел могут быть объяснены законами механики…

Нечувствительные физические частицы, реально не делящиеся на другие меньшие, мы называем физическими монадами. Мы не касаемся воображаемой делимости материи до бесконечности, так как считаем возможным обходиться без нее в физике. Точно так же мы не заботимся о рассеянной в материи пустоте (если таковая есть); так как в ней ничего, кроме протяжения, не мыслится и она ничего, стало быть не может внести в сущность и природу вещей, - все равно, существует она или нет…

Фигура физических монад неизменна…

Теплота тел состоит во внутреннем их движении…

Коперник вернул, наконец,  реальное представление о солнечной системе, которая ныне носит его имя. Он показал преславное употребление ее в астрономии. Потом Кеплер, Ньютон и другие великие математики и астрономы довели эту науку до такой точности, что удается предвидеть некоторые небесные явления, чего по земностоятельной системе достигнуть было отнюдь невозможно…

Напрасно многие думают, что всё, как видим, с начала творцом создано, будто не токмо горы, долы и воды, но и разные роды минералов произошли вместе со всем светом и потому де не надобно исследовать причин, для чего они внутренними свойствами и положением мест разнятся. Таковые рассуждения весьма вредны приращению всех наук, следовательно, и натуральному знанию шара земного, а особливо искусству рудного дела, хотя оным умникам и легко быть философами, выучив наизусть три слова: «бог так сотворил» – и сие давая в ответ вместо всех причин.

Нет сомнения, что науки наукам весьма много взаимно способствуют, как физика химии, физике математика, нравоучительная наука и история стихотворству. Однако не каждая каждой…Чем поможет, например, кормчая книга учащемуся астрономии?…Посмеяния достойны таковые люди, кои сего требуют, подобно как некоторые католицкие философы дерзают по физике изъяснять непонятные чудеса божии и самые страшные таинства христианские…Они называют все то соблазном, чего не понимают…

Что же до меня надлежит, то я к сему себя посвятил, чтобы до гроба моего с неприятелями наук российских бороться, как уже борюсь двадцать лет; стоял за них смолоду и в старости не покину.

 

 

АЛЕКСАНДР НИКОЛАЕВИЧ РАДИЩЕВ (1749 – 1802)

 

Известный русский писатель, мыслитель-революционер и философ-материалист. Родился в Петербурге. По происхождению дворянин. Учился в Пажеском корпусе Екатерины 11. Вместе с группой молодых дворян был направлен в 1766 году в Германию. Изучал в Лейпцигском университете психологию, метафизику и математику. Там он познакомился с идеями французских просветителей и материалистов – Руссо, Гельвеция, Мабли.

По возвращению в Россию Радищев занимал в 70 – 80 годах различные должности. В 1773 г. он опубликовал свой перевод книги Мабли «Размышления о греческой истории и о принципах благоденствия и несчастия греков». В примечании к этому труду он объявил самодержавие «наипротивнейшим человеческому естеству состоянием».

В ту эпоху в России свирепствовало крепостное право в самых жестоких формах. Подавив «пугачевский бунт», правительство Екатерины 11 обрушилось на крестьян с новыми карательными мерами, усилив и без того невыносимый крепостной гнет. Крестьянство отвечало на это новыми бунтами. Радищев не остался спокойным наблюдателем разнузданного произвола и насилия над народом.

Ярким свидетельством этого явилась его знаменитая книга «Путешествие из Петербурга в Москву», вышедшая анонимно в 1790 году и напечатанная в собственной типографии Радищева. В своей книге он мастерски рисует ужасы крепостнического состояния, угнетенное положение трудящегося народа – кормильца общества, производителя всех богатств страны.

Корень зла автор видит не в отдельных людях или нарушениях закона, а в самом законе и крепостническом строе самодержавия. Екатерина 11 приказала арестовать писателя и учинить над ним суровую расправу. Радищев был приговорен к смертной казни, замененной ссылкой в Ильменский острог в Сибири «на десятилетнее пребывание».

Но ни тюрьма, ни угроза казни не сломили духа Радищева. В Сибири он пишет  свой известный философский трактат «О человеке, о его смертности и бессмертии. Этой работой он включается в философскую борьбу того времени как материалист, решительно выступая против идеализма и мистики.

После смерти Екатерины 11 друзья добились возвращения Радищева из Сибири, но он попрежнему резко выступал против произвола крепостников. Ему угрожала новая ссылка. Затравленный царскими слугами писатель покончил с собой, сказав перед смертью: «Потомство отомстит за меня».

Первый дворянский революционер России Александр Николаевич Радищев был выдающимся мыслителем своего времени, талантливым писателем, философом, экономистом. Вместе с Ломоносовым он с полным основанием считается основоположником русской материалистической философии. Его материализм замечателен революционным содержанием, протестом против крепостного права и царизма.

Выступая против идеализма и мистики масонов, против их реакционных воззрений, Радищев доказывал первичность материи, утверждал, что мозг является материальным органом мысли. В его глубоких рассуждениях уже заметно дает себя знать идея естественного развития. На движение он смотрит как на неотъемлемое свойство материи. В вопросах познания Радищев стоял на материалистических позициях, считая, что мысль имеет своим источником чувственное восприятие действительности.

Обосновывая естественное равенство людей без различия сословий и рас, Радищев клеймил и разоблачал угнетение одних людей другими. Он критиковал расистские теории «естественного» деления общества на рабов и господ, осуждал дикий произвол самодержавия и оправдывал право угнетенного народа на восстание и свержение власти тиранов. Он клеймил позором рабовладение, господствовавшее тогда в Америке.

Взгляды Радищева были высшим достижением общественно-политической мысли его времени. Они оказали огромное влияние на последующее развитие революционной мысли в России. Декабристы и революционные демократы 40-х и 60-х годов учились у Радищева, беззаветно отдавшего всю свою жизнь борьбе за свободу и счастье  народа и своей Родины.

Главные произведения Радищева: «Путешествие из Петербурга в Москву», «Письмо к другу, жительствующему в Тобольске», «Житие Федора Васильевича Ушакова», «О человеке, его смертности и бессмертии», ода «Вольность» и другие.

 

О ПОЗНАНИИ, МАТЕРИИ, ДУХЕ И ЗАКОНЕ БЫТИЯ

 

Прежде всего скажем нечто об умственных силах человека, о чудесном действие оных…

Мы познаем вещи двояко: 1-е, познавая перемены, которые вещи производят в силе познания; 2-е, познавая союз вещей с законами силы познания и с законами вещей…Первое называем опытом, второе – рассуждением.

Опыт бывает двоякий:…чувственный опыт и опыт разумный, т.е. полученный с помощью разума.

Посредством памяти мы воспоминаем об испытанных переменах нашей чувственности. Сведение об испытанном называем представлением.

Перемены нашего понятия, производимые отношениями вещей между собою, называем мыслями.

Как чувственность отличается от разума, так отличается  представление от мысли.

Мы познаем иногда бытие вещей, не испытывая от них перемены. Сие назвали мы рассуждением…Итак, рассуждение есть употребление ума или рассудка, прибавленного к опытам…

Вот краткое изображение сил умственных в человеке…

Сколько есть способов познавать вещи, толико же путей и к заблуждению…Например: болящему желтухой все предметы представляются желтее…

Отношение вещей между собою непременно, но ложность может образоваться в познании нашем. Так вследствие законов перспективы ближайшие предметы всегда кажутся больше, а отдаленные меньше…

Итак, воздохнем о заблуждениях человеческих, но почерпнем из того высшее стремление к познанию истины и ограждению рассудка от превратности…

Доселе почитали в природе два рода возможных существ. К первому роду  относятся тела или вещества, материя. К другому роду относятся существа, чувствам нашим не подлежащие, их назвали духами.

При первом шаге в область неосязательную, находим мы суждение произвольное; ибо, если дух чувствам нашим не подлежит, если познание наше не суть нутрозрительное, то заключение наше о бытии духов не иначе может быть, как вероятное, а не достоверное, и даже менее того отнюдь не ясное и не очевидное.

Кто вникал в деяния природы, тот знает, что действует она всегда единовременно или вдруг, и в сложениях, ею производимых, мы не находим черты, отличающей одну ее составляющую часть от другой, но всегда совокупность. Например, человек назвал противоречащими качествами тепло и стужу, находя их действия противоречащими; но природа и то, что тепло производит, и то, что производит стужу, вместила в единое смешение…

Поистине, в природе меньше существует противоположных действий, нежели думали прежде; и то, что мы таковым назвали, существует нередко токмо в нашем воображении.

Свойствами вещественности вообще почитаются следующие: непроницаемость, протяженность, образ, делимость, твердость, бездействие. Свойствами духовных существ почитаются: мысль, чувственность, жизнь.

Но сии свойства, духовным  существам присвояемые, поелику  те являются нам посредством вещественности, почитаются токмо видимыми действиями или феноменами, происходящими от духовного существа, которое может само по себе иметь сии свойства и чувствам не подлежать.

Итак вопрос состоит в том: может ли вещественность иметь жизнь, чувствовать и мыслить, или духовное существо иметь пространство, образ, разделимость, твердость, бездействие? В обеих случаях произведение будет одинаково.

Если сие возможно доказать, то разделение существ на вещественные и духовные исчезнет; если же доводы будут недостаточны, и найдутся доводы, противное сему доказывающие, то нужно и необходимо признать бытие двух разнородных существ, духа и вещественности.

Вещественностью называют то существо, которое есть предмет наших чувств или может быть таким предметом. Ибо, если оно им не является теперь, то происходит это от его малости или тонкости, а не вследствие своего естества…

Протяженность есть то свойство вещественности, вследствие коего она занимает место в пространстве; а поскольку протяженность имеет предел, то всякую ограниченную протяженность называют образом…

Итак, непроницаемость, протяженность и образ суть нераздельные свойства всякого существа, подлежащего нашим чувствам. Образ дает вещественности определенность, протяженность – место, а непроницаемость – отдельность…

Движение есть свойство менять место. Иные говорят, что свойство сие от вещественности неотделимо. Другие считают, что причина движения в вещественности не существует и быть в ней не может…

Свойства веществ столь разновидны, начала оных столь разнородны, смежность их столь размножена и всеобща, что рассуждения об общих свойствах, основанные на отвлеченных понятиях, вероятно, порастут мхом забвения и презрения, как ныне Аристотелевы категории и сокровенные качества Алхимистов.

Ибо вопроси каждого беспристрастного: что есть вещественность? Ответ будет: не ведаю! Ведь химия доказует, что земля, вода, огонь, воздух суть сложности.

Итак все, что имеет бытие во времени и пространстве, заключает в себе понятие непроницаемости и познания наши состоят токмо в сведении бытия вещей, в пространстве и времени…

Показав неосновательность мнения о бездействии вещественности, мы тем самым показали, что движение от нее неотделимо. И поистине, не напрасное ли умствование говорить о том, что могло быть до сотворения мира?

Мы видим, мир существует, и все движется; и мы имеем право неоспоримо утверждать, что движение в мире существует, и оно есть свойство вещественности, ибо от нее неотступно.

Свойства мысленного вещества, или явления, кои могут относиться к его действию, суть: жизнь, чувствование, мышление. Сии свойства суть нечто большее, нежели просто движение, притяжение и отражение, хотя такие силы в произведении этих свойств, вероятно, много участвуют…

Начальные части тел мы называем стихиями.  Сии суть: земля, вода, воздух, огонь. Но в стихийном их состоянии мы их не знаем; мы видим их всегда в сопряжении одна с другою; да и все стихии кроме земли, ускользали бы, может быть, от наших чувств, если бы не содержали в себе частиц земляных.

Сколь стихии в чувственном их отношении ни сложны, однако свойства имеют, отличающие их совсем одни от других. Я бы определил огонь, воду и воздух, как начала движущие, а землю, твердейшую из стихий, как нечто движимое.

Я не утверждаю, что вода, воздух и огонь, в их стихийном состоянии, суть вещества, движение производящие сами по себе, или, так сказать, являются орудиями другого вещества, сообщающего им  деятельность; но они суть то самое, что в телах движение производит и что всякое сложение и разрушение без них существовать не могут; что в стихийном их состоянии, как показывают опыты, они чувствам нашим подлежать не могут, поскольку у нас земляная стихия единая, где и мы принадлежим вещественности.

Но опыты являют нам, что есть вещества, производящие движение, или входящие в состав органических тел и другие, кои к веществам, стихиями называемым, не принадлежат. Например: свет, хоть он огню подобен; сила электрическая, хотя и имеет свойства огня; сила магнитная; стихия соли, которая, кажется, является всеобщим разделителем и многие другие…

Наблюдая их прилежно, найдешь, что они имеют истинную силу или энергию; но что она есть такое? Может быть то - ей одной известно…

Одно из главных средств, помогающих природе складывать и изменять стихии, есть организация. В ней действуют все стихии совокупно; в ней явствуют и другие силы. Анализ частей животного дает все стихии.

 Но органическое тело можно считать химической лабораторией, в коей происходят разного рода сплавы, сложения, разделения и прочее, они-то и производят почти новые вещества.

Не говоря ни о чем другом, воззрим на сложение мозга и на его нервы. В них действует некая влажность, похожая на силу электрическую и магнитную. Возможно составляющие тело вещества в нем сплавляются и преобразуются вместе с другими стихиями в нервную жидкость.

Что сия существует можно найти убедительные факты. Жизнь свойственна не одним животным, но и растениям, а, вероятно, и ископаемым, что побуждает заключать, что сила дающая жизнь, одинакова или различна в зависимости от разных сложений.

 А поскольку в действии жизни явно присутствует стихия огня, то не безрассудно заключить, что огонь есть одно из необходимых начал жизни, если он не есть она сама.

Чувственность есть свойство ощущать. Опыты доказывают, что она есть свойство нервов, а физиологи приписывают ее присутствию нервной жидкости. Чувственность всегда совокупна с мысленностью, а сия свойственна мозгу и в нем имеет свое пребывание.

Возможно, что жизнь, чувствование и мысль суть действия одного единого вещества, разнообразного в разных сложениях. И, вероятно, в него входят и сила электрическая или ей подобная.

Давать телу человеческому душу существа, полностью от него отличного, с ним не связанного и непонятного, есть не только дело излишнее, но и совсем необоснованное. То, что называют обыкновенно душою, то есть жизнь, чувственность и мысль, суть произведение вещества единого, коего начальные и составляющие его части разнородны и имеют качества различные и не все еще испытанные…

Успехи наук, особенно Химии и Физики, доказывают, что не невозможно когда-либо счастливыми опытами уловить природу в процессе ее творений. И хотя бы чувственность и мысль были силами отличными от всех нам уже известных, то стоит ли поспешно и упрямо отрицать, что эти свойства не самой вещественности и будто они ей противоречат.

Но оторвем-ка взор свой от жизни и неиссякаемого источника, непрестанно ее обновляющего, и обратим взгляд на то, что составляет понятие смертности. Мы называем смерть переменою. Рассмотрим же, что такое есть вообще перемена.

Мы говорим, что вещь меняется, когда из двух противоположных определений, которые в ней могут произойти, одно перестает быть, другое же начинает быть действительным; например: темно – светло, легко – тяжело, порок – добродетель. Итак, перемена есть переход от одного определения к другому противоположному.

Однако из хода природы явствует, что во всех переменах, в ней случающихся, между противоположностями всегда находится нечто третье, или состояние среды, которое кажется продолжением первого состояния и постепенным изменением вещи, пока она не станет противоположной предыдущей.

Итак, можно утверждать, что будущее состояние вещи уже начинает существовать в настоящем и противоположные состояния являются следствием одно друго неминуемыми…Так состояние яйца и цыпленка суть проистекающие одно от другого; следственно, насиживанием из яйца выйдет цыплёнок, если в том что не воспрепятствует.

Таково есть шествие сил естественных. Начав действовать они постоянно производят постепенные перемены, которые мы различаем лишь во времени. Ничто не происходит скоком, говорит Лейбниц, все в природе происходит постепенно.

Когда человек хочет уловить природу в ее действиях, он воображает себе ее образ с помощью точек и линий; он воображает себе движение, притяжение, тяжесть; когда хочет истолковать ее силы, он делит время годами, днями, часами; когда хочет изобразить ее шествие, он предлагает свой шаг мерою всеобъемлющему пространству.

Но мера природы не шаг есть и не миллионы миллионов шагов, а беспредельность; время есть не ее, но человеческое; силы же ее и образы суть токмо всеобщая жизнь.

 

 

ГРИГОРИЙ САВВИЧ СКОВОРОДА (1722 – 1794)

 

Выдающийся украинский философ-гуманист, поэт, демократ и просветитель. Сын малоземельного казака. По окончании Киево-Могилянской духовной академии был преподавателем поэтики в Переяславской духовной семинарии, затем в Харьковском коллегиуме. За прогрессивные взгляды подвергался гонениям. Отказавшись от духовной карьеры, стал странствующим философом-проповедником.

Сковорода один из первых в истории русской и украинской общественной мысли начал борьбу против официальной религии и мертвящей церковной схоластики. Он обратился к разуму человека и к природе. Следуя за Ломоносовым, он пришел к заключению, что материя вечна во времени и пространстве и в природе царит закономерность. Он пропагандировал враждебное церкви гелиоцентрическое учение Коперника, резко критикуя официальную религию за догматизм и схоластику.

Дуалистические колебания Сковороды между материализмом и идеализмом привели его к созданию теории трех миров, объемлющих собой все сущее: «макрокосм» (природа), «микрокосм» (человек) и «мир символов» библия. Причем каждый из них состоит из двух натур – «внешней» (материальной) и «внутренней» (духовной). Пытаясь снять противоречия между материальными и духовными началами, Сковорода объединял понятия «бог» и «природа», что типично для пантеизма.

Вместе с тем философ считал, что природа состоит из множества миров, она никем не сотворена, не может быть разрушена, не имеет начала и конца, ибо конец одного есть начало другого. В этом он был последовательным материалистом, считая мир познаваемым, но чтобы познать макрокосм необходимо прежде «узнать самого себя», так как закономерности макро и микрокосмоса едины.

Этические проповеди Сковороды были связаны с поиском подлинной религии, религии «любви и добродетели». Он призывал покончить с бесправием и невежеством трудящихся масс, считая что наука и вера должны служить простому народу.

Философские и литературные произведения Сковороды: «Начальная дверь ко христианскому благонравию» 1766 г., «Диалог о древнем мире» 1772 г., «Дружеский разговор о душевном мире» и «Алфавит мира» 1775 г., «Борьба архистратига Михаила с сатаною» 1783 г. и другие.

 

О БОГЕ И ДУШЕВНОМ МИРЕ

 

Весь мир состоит из двух натур: одна – видимая, другая – невидимая. Видимую натуру называют творением, а невидимую богом.

Сия невидимая натура, или бог, все сотворенное проницает и содержит. Он всегда был, есть и будет.

Так, например, и тело человеческое видно, а проницающий и содержащий оное ум не виден.

По сей причине у древних бог назывался ум всемирный. Ему ж у них были разные имена: натура-природа, бытие вещей, вечность, время, судьба, необходимость, фортуна и прочее…

А у христиан знатнейшие ему имена: дух, господь, царь, отец, ум, истина. Последние два имени кажутся наиболее подходящими, потому что ум совсем не вещественен, а истина и вовсе противна непостоянному веществу. Что касается видимой натуры, то у нее также имеется не одно имя, например: вещество, или материя, земля, плоть, тень и прочие.

Сия-то блаженнейшая натура, или дух, весь мир, будто часовой механизм на башне, в движении содержит, сам одушевляет, кормит, починяет, защищает и по своей воле, которая всеобщим законом, или уставом, зовется, опять в грубую материю, или грязь, обращает, а мы то называем смертью.

По сей причине разумная древность сравнивала его с математиком или геометром, потому что он непрестанно в размерах или пропорциях упражняется, вылепливая по разным фигурам: травы, дерева, зверей и все прочее; а еврейские мудрецы уподобили его горшечнику…

Сей чистейший, всемирный, всех веков и народов всеобщий ум, излил нам, как источник, все мудрости и художества для жития нужные.

Но ничем ему так не одолжен всякий народ, как тем, что он дал нам самую высочайшую свою премудрость, которая природный его есть портрет и печать.

Она настолько же превосходит прочие разумные существа-души, или понятия, насколько наследник лучше служителей.

Она весьма похожа на искуснейшую архитектурную симметрию или модель, которая, по всему материалу нечувствительно простираясь, делает весь состав крепким и спокойным, все прочие приборы содержащим.

Каковым же способом божья сия премудрость родилась от отца без матери и от девы без отца, как-то она воскресла и опять к своему отцу вознеслась, и прочая, - пожалуй, не любопытствуй. Имеются и в сей, так как и в прочих науках, праздные тонкости, в которых лишь одних и может себе занять место та недействительная вера, которую называют умозрительною.

Поступай и здесь так, как поступают в опере, и довольствуйся тем, что глазам твоим представляется, а за ширмы и за хребет театра не заглядывай. Сделана сия занавесь нарочно для худородных склонных к любопытству сердец, потому что подлость, чем в более близкое знакомство входит, тем пущи к великим делам и персонам учтивость теряет.

В библии бог именуется: огнем, водою, ветром, железом, камнем и прочими бесчисленными именами. Почему бы не назвать его природой (натурою)? Что до моего мнения – нельзя сыскать богу важнее и приличнее имени, как сие. Натура – есть римское слово, по нашему, природа или естество. Сим словом означается всё, что только имеется и родится в мире.

Сверх того, слово сие – натура – не только всякое рождаемое и изменяющееся существо значит, но и тайную экономию означает той присно сущей силы, которая везде имеет свой центр или среднюю главнейшую точку, а околичности  своей нигде не имеет, так как шар, которым оная сила живописью изображается: кто яко то бог есть?

А понеже сия мати, рождая, ни от кого не приемлет, но сама собою рождает, называется и отцом, и началом, ни начала, ни конца не имущим, ни от места, ни от времени не зависящим. А изображают её живописцы кольцом, перстнем или змием в кольцо свитым, свой хвост своими ж зубами держащим.

Благодарение отцу нашему небесному за то, что открыл очи наши. Теперь разумеем, в чем состоит наше истинное счастье. Оно живет во внутреннем сердце нашего мира, а мир в согласии с богом. Чем кто согласнее – тем и блаженнее. Телесное здравие не что иное есть, как равновесие и согласие стихий огня, воды, воздуха и земли, а усмирение бунтующих мыслей есть здравие души и живот вечный.

Мнения подобны воздуху, он между стихиями не виден, но тверже земли и сильнее воды ломает дерева, низвергает строения, гонит волны и корабли, ест железо и камень, тушит и разъяряет пламень. Так и мысли сердечные – они не видны, их будто нет, но от сей искры весь пожар, мятеж и сокрушение. От сего зерна зависит целое дерево нашей жизни. Если зерно доброе – добрыми плодами наслаждаемся (особенно в старости), что сеешь, то и жнешь.

Что нужнее душевного мира? Библия нам от предков наших заветом оставлена, да и сама она есть завет, запечатлевший внутри себя мир божий, как огражденный рай, увеселение, как хранилище сокровища, как раковина, хранящая драгоценную жемчужину. Но несмышлёная наглость наша, по углам дом сей оценивающая, презирает её и знать не хочет.

Очень смешным кажется нам сотворение мира, отдых божий после трудов праведных, раскаяние и ярость его, вылепление из глины Адама вдуновение жизненного духа, изгнание из Рая, пьянство Лотово, родящая Сарра, всемирный потоп-столпотворение, переход через море, чин жертвоприношения, лабиринт гражданских законов, шествие в какую-то новую землю, странные войны и победы, чудное межевание и прочая, и прочая.

Возможно ли, чтоб Енох с Илиею, залетели будто в небо? Сносно ли натуре, чтоб остановил Навин солнце? Чтоб возвратился Иордан, чтоб плавало железо? Чтоб дева родив осталась девой? Чтоб человек воскрес?…Верь сему, грубая древность, но не наш век просвещенный…

 

 

БЕНДЖАМИН (ВЕНИАМИН) ФРАНКЛИН (1706 – 1790)

 

Великий американский политический и общественный деятель, просветитель, ученый-энциклопедист, естествоиспытатель и философ. Выходец из семьи ремесленника-мыловара. Не получив образования, он с юных лет упорно пополнял свои знания, занимаясь самостоятельно. Был типографом и издателем, создал научно-просветительское общество «Хунта», которое через 40 лет превратилось в Американское философское общество.

Франклин был инициатором создания Академии для обучения юношества, основал первую в Филадельфии публичную библиотеку в 1731 г., Пенсильванский университет и много других общественных учреждений. Он принимал активнейшее участие в борьбе на независимость США и образование республики. В 1776 г. он был направлен в качестве посла во Францию, с целью добиться союза против Англии и для получения займа.

    В 1787 г. Франклин участвовал в выработке американской конституции. Научные труды в области физики (открытие электрической природы грозы, он предложил молниеотвод) и многие практические усовершенствования принесли  ему мировую известность – он был избран почетным членом академий ряда стран, в том числе и Российской академии наук.

Франклин был идеологом буржуазной революции 1775 – 1783 годов, призывал к отмене рабства негров. В своих философских воззрениях он близок Локку. Большое влияние на него оказали работы французских просветителей. Он был деистом, признавал единого бога и в то же время считал объективностью существование природы и ее законов, развивал учение о неуничтожимости и несотворимости материи.

Франклин интересовался экономическими проблемами, ему принадлежит определение человека как животного, делающего орудия. За полвека до А. Смита он сформулировал трудовую теорию стоимости. В его исторических произведениях большое место отведено проблеме войны и мира; он был активным пропагандистом миролюбивых отношений между народами и боролся с религиозными и расовыми суевериями.

 

О НАУКЕ, ВЕРЕ И НРАВСТВЕННОСТИ

 

Если люди так слабы, имея религию, то что они будут делать, когда окажутся без нее?…

Быстрый прогресс истинной науки иногда вызывает у меня сожаление, что я родился так рано. Невозможно представить себе той высоты, которой достигнет власть человека над материей через тысячу лет.

Мы, возможно, научимся лишать огромные массы их тяжести и придавать им абсолютную легкость для более удобной перевозки. Уменьшатся затраты труда в сельском хозяйстве и удвоится его продукция.

Всякие болезни благодаря надежным средствам будут либо предотвращаться, либо излечиваться, не исключая даже болезни старения, а наша жизнь будет по желанию продлена и за пределы глубокой старости.

Наука нравственности пойдет по верному пути усовершенствования, так  что уже не будет, как теперь, человек человеку волк и люди наконец узнают то, что они сейчас наверно называют человеколюбием…

Я верю в единого бога – творца Вселенной, в то, что он правит ею с помощью провидения, что ему следует поклоняться, что самое угодное служение ему – это делать добро другим его детям, что душа человека бессмертна и к ней отнесутся справедливо на том свете соответственно ее поведению в этом.

Таковы основные пункты всякой здравой религии, и я уважаю их, в какой бы секте ни встретился с ними.

Что касается Иисуса из Назарета, то моё мнение об его учении о нравственности и его религия – лучшее из того, что мир когда-либо знал и может узнать. Однако, мне кажется, оно подверглось некоторым вредным изменениям и у меня, как и у большинства нынешних английских диссидентов, есть некоторые сомнения в его божественности.

Я не усматриваю, однако, вреда в том, чтобы в это учение верить, если эта вера имеет хорошие последствия, как, вероятно, это и имеет место, когда делают его учения более уважаемыми и почитаемыми; тем более, что я не вижу, чтобы всевышний дурно истолковывал ее, выделяя тех, кто не верит в его мироправление, особыми знаками нерасположения…

Мои родители рано начали внушать мне религиозные воззрения и в течении всего моего детства воспитывали меня в строго диссидентском духе. Но, когда мне было пятнадцать лет, я начал сомневаться в целом ряде пунктов, которые оспаривались в нескольких прочитанных мною книгах, и, наконец, стал сомневаться в самом откровении.

В мои руки попало несколько книг, направленных против деизма. Эти книги оказали на меня действие совершенно обратное тому, для которого они предназначались, доводы деистов показались гораздо сильнее, чем сами опровержения, и вскоре я стал настоящим деистом…

Постепенно я начал убеждаться, что истина, искренность и честность в отношениях между людьми имеют огромное значение для счастья жизни. И во всех имевшихся в нашей стране вероисповеданиях я находил основные принципы религии почти одинаковыми и научился уважать их, и никогда не отказывался вносить свою лепту, все равно для какой секты…

В различных перечнях моральных добродетелей, которые я встречал в прочитанных мною книгах, я находил то или иное число идей под одним и тем же названием…Вот тринадцать таких добродетелей с их краткими наставлениями:

1.      Умеренность. – Не ешь до одури, не пей до опьянения.

2.      Молчаливость. – Говори только то, что может принести пользу тебе или другим. Избегай пустых разговоров.

3.      Соблюдение порядка. – Пусть каждая твоя вещь имеет свое место; каждое дело делай вовремя.

4.      Решимость. – Твердо выполняй то, что ты должен сделать.

5.      Бережливость. – Трать деньги только на то, что приносит пользу другим или тебе, не будь расточительным.

6.      Прилежание. – Не теряй времени попусту; будь всегда занят чем-то полезным; отказывайся от ненужных действий.

7.      Искренность. – Не обманывай, имей чистые и справедливые мысли. В разговоре тоже придерживайся этого.

8.      Справедливость. – Не причиняй никому вреда несправедливыми действиями или упущением возможности делать добрые деяния, совершать которые – твой долг.

9.      Сдержанность. – Избегай крайности; сдерживай, насколько уместно, чувство обиды от несправедливости.

10.  Чистоплотность. – Держи свое тело в чистоте; соблюдай опрятность в одежде и в жилище.

11.  Спокойствие. – Не волнуйся по пустякам и по поводу обычных или неизбежных событий.

12.  Целомудрие. – Совокупляйся не часто, только ради здоровья или производства потомства, никогда не делай этого до отупления, истощения или в ущерб своей или чужой репутации.

13.  Смирение. – Подражай Иисусу и Сократу.

В этом труде я хотел объяснить и развить следующую мысль: порочные деяния не потому вредны, что они запрещены, они именно

потому запрещены, что вредны. Причем это объяснение я построил, исходя исключительно из природы человека.

            Следовательно, каждый должен быть заинтересован в том, чтобы быть добродетельным, если он желает быть счастливым даже в этом мире; и (поскольку в мире всегда найдется много богатых торговцев, знатных людей, государей и правителей, нуждающихся в честных исполнителях, а честных людей очень мало) я хотел бы попытаться убедить молодых людей, что нет более благоприятных качеств, которые обеспечили бы  счастье бедному человеку, чем честность и искренность.

 

 

ТОМАС ПЕЙН (1737 – 1809)

 

Известный американский просветитель, политический деятель, писатель и мыслитель-философ, радикального направления. Родился в Англии в семье ремесленника, сменил ряд профессий. По совету Франклина и с его помощью переехал в 1774 году в Америку. С началом войны за независимость Пейн включился в активную политическую деятельность.

В 1776 г. он опубликовал (анонимно) памфлет «Здравый смысл», который, по выражению Франклина, «значительно продвинул революцию». В нем Пейн, как в дальнейшем и в других памфлетах («Американские кризисы») призывал бороться против королевской Англии, пропагандировал республиканизм, отмену монархии. Во время войны Пейн служил в армии, стал видным  государственным деятелем – секретарем комитета конгресса по иностранным делам.

Когда началась революция во Франции, Пейн прибыл в Париж, где в 1792 г. он написал в защиту революции труд «Права человека», бросив в нем вызов европейским монархиям. В Англии за это произведение он был поставлен вне закона. В том же году он получил французское гражданство и был избран депутатом Конвента. В конце 1793 года за связь с жирондистами Пейн был арестован якобинцами.

В заключении он закончил свою знаменитую антирелигиозную книгу «Век разума» (две части ее были опубликованы в 1794 – 95 годах). После своего освобождения в 1794 г., он опубликовал еще несколько произведений, прожив во Франции до 1802 г., потом вернулся в США, где продолжал публицистическую деятельность. Там он подвергся гонениям за критику Библии и господствовавших плантаторских кругов.

 

ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ И ВЕК РАЗУМА

 

Некоторые авторы настолько смешали (понятия) «общества» и «правительство», что между ними не осталось никакого или почти никакого различия; а между тем эти вещи не только разные, но и разного происхождения.

Общество создается нашими потребностями, а правительство – нашими пороками; первое способствует нашему счастью положительно, объединяя наши благие порывы, второе же – отрицательно, обуздывая наши пороки; одно поощряет сближение, другое порождает рознь. Первое – это защитник, второе – каратель.

Общество в любом своем состоянии есть благо, правительство же и самое лучшее есть необходимое зло, а в худшем случае – зло нестерпимое.   Ибо, когда мы страдаем или сносим от правительства те же невзгоды, какие можно было бы ожидать в стране без правительства, несчастья наши усугубляются сознанием того, что причины наших страданий созданы нами.

Правительство, подобно одеждам, означает утраченное целомудрие: царские дворцы воздвигнуты на развалинах райских беседок. Ведь если бы веления совести были ясны, определенны и беспрекословно исполнялись, то человек не нуждался бы ни в каком ином законодателе.

 Но раз это не так, человек вынужден отказаться от части своей собственности, чтобы обеспечить средства защиты остального, и сделать это он вынужден из того же благоразумия, которое во всех других случаях подсказывает ему выбирать из двух зол наименьшее.

И так как безопасность является подлинным назначением и целью правительственной власти, то отсюда неопровержимо следует, что, какой бы ни была его форма, предпочтительнее всех та, которая всего вернее обеспечит нам эту безопасность, с наименьшими затратами и с наибольшей пользой…

Поскольку все люди от природы равны по происхождению, равенство это могло быть нарушено лишь в следствие различия между богатыми и бедными, что вполне можно понять и не прибегая к таким неприятным  и неблагозвучным словам, как угнетение и алчность.

Угнетение часто является следствием, но редко или почти никогда – средством достижения богатства. И хоть скупость предохраняет человека от нужды, она обычно делает его слишком робким, чтобы стать богатым.

Но существует другое, и более значительное, различие, для которого нельзя подыскать ни естественной, ни религиозной причины: это разделение людей на монархов и подданных. Мужской и женский род – это природное различие, добрый и злой – это различия, идущие с небес, но как появился на земле человеческий род, столь превознесенный над всеми остальными и выделяемый подобно некому новому виду – стоит этим заняться и выяснить, способствуют ли эти люди счастью или бедствиям человечества.

Слова Писания ясны и понятны. Они не допускают никаких двусмысленных толкований. Воистину всемогущий выразил здесь свой протест против монархического правления, или же Писание лживо. И есть полное основание полагать, что королевская власть не менее духовенства повинна в утаивании Писания от народа в католических странах, ибо всякая монархия есть ничто иное, как политическое папство.

Зло монархии мы дополнили злом престолонаследия, и если первое есть ущерб и унижение для нас самих, то второе, будучи возведенным в закон, есть оскорбление и обман потомства.    

Ибо все люди по происхождению равны и ни у кого не может быть прирожденного права давать своей семье преимущество перед всеми другими, и хотя сам человек мог заслужить известную долю почестей от своих современников, однако его потомки могут быть вовсе недостойны наследовать их.

Одним из самых сильных естественных доказательств нелепости прав престолонаследия является то, что их не одобряет природа, иначе она так часто не обращала бы их в насмешку, преподнося человечеству осла вместо льва.

Чем ближе форма правления к республике, тем меньше дела у короля. Довольно трудно найти подходящее имя для английской  формы правления…Ведь это республиканскую, но не монархическую часть Конституции Англии прославляют англичане, а именно свободу выбора палаты общин из своей среды.

И нетрудно увидеть, что с падением республиканских добродетелей наступает рабство. Потому-то и несостоятельна Конституция Англии, что монархия отравила республику, а корона поглотила палату общин.

В Англии король только и делает, что воюет и раздает должности; иначе говоря, разоряет нацию и сеет в ней ссоры. Хорошенькое занятие для человека, получающего в год восемьсот тысяч фунтов стерлингов и вдобавок боготворимого! Один честный человек дороже для общества и для господа, чем все коронованные негодяи, когда-либо жившие на земле.

Я навсегда отверг жестокого и мрачного фараона Англии и презираю негодяя, который, притязая на звание отца своего народа, может безучастно слушать, как этот народ режут, и спокойно спать, имея на совести его кровь.

Но где же, говорят некоторые, король Америки?  Я скажу тебе, друг, он царствует над нами, но не сеет гибель среди людей, подобно коронованному зверю Великобритании. Впрочем, чтобы нам не иметь недостатка даже в земных почестях, пусть будет торжественно назначен день для провозглашения хартии; пусть она будет вынесена и установлена на божественном законе, на слове божьем; пусть на нее возложат корону, по которой мир мог бы узнать, насколько мы одобряем монархию, - королем в Америке является закон.

Ибо как в абсолютистских государствах король является законом, так и в свободных странах закон должен быть королем и не должно быть никакого другого. Но чтобы впоследствии не возникло каких-либо злоупотреблений, пусть в заключение церемонии корона будет разбита вдребезги и рассеяна среди народа, которому она принадлежит по праву.

Нам принадлежит неотъемлемое право иметь собственное правительство, и всякий, кто всерьез поразмыслит над непрочностью человеческих дел, придет к убеждению, что куда разумнее и безопаснее хладнокровно и обдуманно выработать собственную конституцию, пока это в нашей власти, нежели доверить столь значительное дело времени и случаю.

События, которые произошли недавно во Франции и привели к уничтожению всего национального института духовенства, и всего, относящегося к принудительным  системам религии и атрибутам веры, не только поторопили меня, но и сделали работу такого рода необходимой. Для того, чтобы, при общем крушении предрассудков, ложных систем правительства и ложной теологии, мы не потеряли из виду нравственности и человечности.

Я верю в равенство людей и полагаю, что религиозные обязанности состоят в справедливости поступков, милосердии и стремлении сделать наших собратьев счастливыми…Я не верю в религии, исповедуемые церковью еврейской, римской, греческой, турецкой, протестантской или какой-либо другой известной мне церковью. Мой собственный ум – моя церковь.

Все национальные церковные учреждения, будь то еврейские, христианские или турецкие, представляются мне не чем иным, как человеческим изобретением, предназначенным для того, чтобы запугивать и порабощать человечество, монополизировать власть и доходы.

Заявляя это, я не думаю осуждать тех, кто верует иначе. Они имеют такое же право на свою веру, как и я на свою. Однако для счастья человека необходимо, чтобы он был мысленно честен перед собою. Безверие не состоит в веровании или неверии, оно состоит в том, что человек притворяется верующим в то, во что он на самом деле не верит.

Невозможно учесть то нравственное зло, если можно так выразиться, которое мысленная ложь произвела в обществе. Когда человек настолько развратил и проституировал чистоту своего ума, что заявляет о своей вере в такие вещи, в какие он на деле не верит, он готов уже совершить любое другое преступление.

Он берется за ремесло священника ради наживы и, для того, чтобы быть годным к этому ремеслу, начинает с вероломства. Можно ли представить себе что-либо более разрушительное для нравственности?

Вскоре после того, как я опубликовал в Америке памфлет «Здравый смысл», я понял чрезвычайную вероятность того, что за революцией в системе правительства последует революция в системе религии.

Преступная связь церкви и государства, где бы она не имела место, у евреев, христиан или у турок, так эффективно запретила, под угрозой разных кар, взысканий, всякую дискуссию по установленным верованиям и основным принципам религии, что до тех пор, пока не будет изменена система правления, эти вопросы не могут быть честно и открыто поставлены перед миром.

Но когда это будет сделано, последует революция в системе религии. Человеческие вымыслы и поповский обман будут уничтожены, и человек вернется к чистой, незапятнанной, девственной вере в единого бога и ни во что более.

Единственная идея, которую человек может связать с именем бога, есть идея первопричины, причины всех вещей. И как ни недостижимо и трудно для человека понять, что такое первопричина, он верит в нее, ибо не верить в нее вдесятеро труднее.

Неописуемо трудно понять, что пространство не имеет конца, но еще труднее понять его конечность. Выше сил человеческих постичь вечную протяженность времени. Но еще невозможнее представить время, когда не будет времени.

Рассуждая так, мы увидим, что все, что мы видим, несет в себе внутреннее доказательство того, что оно не создало себя самое. Каждый человек наглядно доказывает себе, что он не создал самого себя, и это же относится к его отцу, деду и к любому члену его рода.

Точно так же никакое дерево, растение или животное не создало себя, и убеждение, возникающее отсюда, необходимо ведет нас к вере в вечно существующую первопричину, по природе своей совершенно отличную от всего известного нам материального существования, в силу которой существуют все вещи. И эту первопричину человек называет богом.

Человек может открыть бога лишь с помощью своего разума. Отнимите разум, и человек окажется неспособным понять что-либо; тогда все равно будет, кому читать Библию, лошади или человеку. Как же можно отвергать разум?

Почти единственные части в книге, именуемой Библией, в которых сообщаются нам хоть какие-то представления о боге, - это некоторые главы в книге Иова и 19 псалом. Других я не могу припомнить. Эти части – подлинно деистические сочинения, ибо они рассматривают божество в его творениях. Они принимают книгу творения как единственное слово божье, не ссылаясь на другие книги.

Что же касается христианской системы веры, то она представляется мне разновидностью атеизма – каким-то религиозным отрицанием бога. Она исповедует веру скорее в человека, чем в бога. Она представляет собой смесь, состоящую главным образом из человекобожья с небольшой добавкой деизма, и столь же близка к атеизму, как сумерки к темноте.

Между человеком и его создателем она помещает нечто непроницаемое, именуемое искупителем. Посредством этого она производит религиозное и иррелигиозное затмение света, подобно тому, как луна, помещая свое непроницаемое естество между Солнцем и Землей, производит солнечное затмение. Вся орбита разума оказалась вследствие этого затемненной.

В результате такого затмения все оказалось перевёрнутым вверх дном и предстало в превратном виде. Среди переворотов, которые религия столь волшебным образом произвела, был и переворот в теологии.

То, что ныне называется натуральной философией и охватывает весь круг наук, в которых астрономия занимает главное место, есть изучение деяний бога, силы и мудрости божьей в его творениях и является истинной теологией.

Что же касается теологии, изучаемой ныне вместо нее, то она – изучение человеческих мнений и фантазий относительно бога. Она изучает не самого бога в его трудах, а труды и писания людей о боге.

И отнюдь не наименьшим из того ущерба, какой принесла миру христианская система, было то, что она предала первоначальную и прекрасную систему теологии, как прекрасную невинность, муке и позору с тем, чтобы очистить место кошмару суеверий…

Христианская система лжет, называя науки человеческим изобретением; человек лишь применяет их. Каждая наука имеет в своей основе систему принципов, столь же прочных и неизменных, как и те, которыми регулируется и управляется Вселенная. Человек не может создать эти принципы; он может только открыть их.

Например, каждый, кто смотрит в календарь, видит, когда произойдет затмение, и знает также, что оно неизбежно происходит согласно указаниям календаря. Это показывает, что человек знаком с законами движения небесных тел. Но если какая-нибудь церковь на свете станет утверждать, что законы эти – человеческое изобретение, это было бы хуже, чем невежество…

Можно сказать, что человек способен сделать или начертить треугольник, и потому треугольник – человеческое изобретение. Но, будучи нарисован, треугольник есть ничто иное, как изображение принципа, очертание, которое делает этот принцип доступным глазу, а через него и уму. Иначе он непостижим.

Треугольник создает принцип не более, чем свечка, внесенная в темную комнату, создает стулья, стены и столы, которые до того были невидимы. Все свойства треугольника существуют независимо от чертежа и существовали до того, как был вычерчен или мысленно представлен человеком какой-либо треугольник. Человек участвует в образовании этих свойств или принципов не более, чем в создании законов движения небесных тел.

Только созерцая звездные небеса, эту книгу и школу науки, человек открывает пользу в том, что они видны для него, и преимущества, вытекающие из неограниченности его зрения. Но, рассматривая предмет в этом свете, он видит дополнительное доказательство того, что ничто не было создано напрасно. Ведь напрасна была бы эта сила зрения, если бы она ничему не учила человека…

 

 

От составителя

В качестве источников в данной работе использованы:

1.      “АНТОЛОГИЯ МИРОВОЙ ФИЛОСОФИИ”, том 2. Европейская философия от эпохи Возрождения по эпоху Просвещения, Москва, Мысль, 1970 г.

2.      “Итальянская поэзия в русских переводах”, 13 – 19 века, Москва, Радуга,1992г.

3.      “Божественная комедия” Данте Алигьери, перевод Лозинского, Минск, 1987г.

4.      БОЛЬШОЙ ЭНЦИКЛОПЕДИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ, Москва, 1998г.

5.      КРАТКИЕ  ФИЛОСОФСКИЕ СЛОВАРИ, Москва 1951 и 1954 г.

6.      ФИЛОСОФСКИЕ СЛОВАРИ, Москва 1963 и 1991 г.